У ворот Северина - [14]

— Сиди спокойно, — сказал маленький Максим, — я им помогу. Только, мне кажется, этот старый человек…

5

Рядом кто-то сухо кашлянул, и Михай, лежавший навзничь у корня большого дерева, поднял голову и огляделся. Наверху, на плоскогорье, кипел и клокотал город. Взвивались к небу столбы черного дыма. Страшные взрывы следовали один за другим, и каждый казался последним ударом по городу, больше просто не выдержать. Плыл туман из сажи и пыли, густой, как черная вуаль; раскаленный воздух был едким и плотным.

Снова кто-то кашлянул, и на этот раз Михай увидел неподалеку, в тени каштана, человека в железнодорожной форме. Он склонился над разложенным на земле полотенцем и ел, будто не замечая, что творится вокруг. По виду ему можно было дать лет шестьдесят. Он был давно не брит, в темно-серой грязной рубахе и брюках из грубой домотканой шерсти, рваных и лоснящихся от машинного масла. Ел сосредоточенно, спокойно, не торопясь, изредка жадно прихлебывая из пузатого глиняного кувшина и вытирая широким рукавом рубахи пышные светлые усы. Глядя на него, Михай подумал, что человек этот, по-видимому, работает здесь, на вокзале. Не расспросить ли его о судьбе тети Эмилии? Он, конечно, ее знает, она проработала кассиршей столько лет!.. Если она жива, значит, и с домашними ничего не случилось. Ведь жили все вместе, в одном дворе, и если бы упала бомба…

Подумав так, он встал и направился к старому железнодорожнику, поздоровался. Тот кивнул в ответ, а затем пригласил сесть рядом. На белом полотенце лежало несколько луковиц, ломоть холодной мамалыги, кусок брынзы и три крутых яйца.

— Вы тоже не боитесь бомб? — спросил старик, и его жесткое, дубленое лицо осветилось улыбкой.

— А чего мне бояться? — удивился Михай и сел на траву рядом со стариком. — Погибнуть можно и в убежище…

— И я так думаю, — поддержал железнодорожник, не переставая жевать. — Когда пробьет час, смерть найдет тебя, даже если ты спрятался глубоко под землей. Вот оно как. Угощайтесь чем бог послал, в этом году почти ничего не уродилось. Некому было обрабатывать землю…

— Спасибо, я недавно ел, — отказался Михай, глотая от голода слюну. — Но если это вам доставит удовольствие…

— Угощайтесь, угощайтесь, — доброжелательно предлагал старик, — еда для того и существует, чтоб ее ели. Там в кувшине вода, хорошая, холодная. Неплохо бы, конечно, выпить доброго вина, но на нет и суда нет.

Михай взял большой кусок мамалыги, ломтик брынзы и стал торопливо и жадно есть. Двое суток у него во рту не было ни крошки. Без денег он все равно ничего не мог бы купить на станциях, мимо которых проезжал, даже если там что-то и продавалось. Только около Тимишоары какая-то старушка дала ему свежий огурец и кусок лепешки. И это все…

— Какие новости с фронта? Держат немцы оборону или продолжают катиться под напором русских? — спросил старик и жестом пригласил Михая отведать еще чего-нибудь, не стесняться. — В газетах пишут такое, уж не знаешь, чему и верить…

— Что я могу сказать? — пожал плечами Михай. — Мне обстановка неизвестна.

— Для немцев — хуже некуда, — покачал головой старик, давая понять, что ему-то известно многое. — Влипли они, немцы! Приезжают наши железнодорожники оттуда, из Молдовы, и рассказывают, как они перепуганы… Русские их колошматят спереди, а если бы еще мы им наподдали сзади, вот было бы дело, мы бы их, как клопов, передавили. Навязались они на нашу голову! Как думаете?

— Конечно.

Поговорили еще о том о сем. Старик жаловался, что у них в селе некому собирать урожай, все мужчины на фронте, остались женщины, дети да несколько инвалидов, без рук, без ног, еле дышат. И если они что и соберут, все равно к зиме будут помирать с голоду, ведь государство, как и в прошлом году, отнимет всю пшеницу и всю кукурузу, а заплатит — курам на смех…

— Да и подорожало все очень, — продолжал он с горечью. — Позавчера, например, коровы продавались по двадцать пять тысяч лей, а свиньи — по шесть. Вот и ходи после этого на базар!..

Он замолчал, почесал голову, взлохматив волосы цвета конопли, и глубоко вздохнул.

— Слушай, дед, — спросил через некоторое время Михай, — в городе есть немецкие части?

— Немецкие части? Нет. Теперь нету. Русские их перемолотили, но комендатура есть, она там, возле суда, на бульваре. Знаете, где суд? В большом таком, двухэтажном доме. Он сильно потрепанный, но целый, пока еще его не разбомбило… У ворот — часовой, перед домом всегда много машин. Так что комендатура тут, никуда не переехала… А вы сами местный? — спросил старик.

— Нет, — соврал Михай, избегая взгляда старика. — Я приехал издалека, из Плоешти. К родственникам. У меня здесь тетя, кассиршей на вокзале работает. Госпожа Эмилия Николяну… Вы ее, случайно, не знаете?

— Госпожа Николяну? Да как же я могу ее не знать?! — заволновался старик, хлопнул ладонью по колену. — Знаю, как не знать, я ведь работаю обходчиком. Только ведь она… — У него потемнело лицо, он горестно покачал головой и с сожалением махнул рукой.

— Что с ней? — испугался Михай и схватил старика за локоть. — Говорите! Что? Умерла?

— Нет, не умерла, но с той пасхальной ночи… — Старик опять покачал головой, вытер рот рукой и принялся собирать остатки еды в полотенце, готовясь завязать узелок. Он молчал: нехорошо говорить о том, что наверняка не принесет никакой радости.