У ворот Северина - [108]

Они помолчали, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам: коротким резким командам, топоту башмаков, звяканью касок, котелков, фляжек, лопат.

Ганя зарядил пистолет и вложил его в кобуру.

— Приготовились? — улыбнулся Динку.

— Конечно. Может оказаться, что пистолет мне понадобится, и очень скоро. Смотря как развернутся события…

— Вы не знаете, какие-нибудь распоряжения уже поступили? — Динку прошел к своему столу и сел.

— Понятия не имею. Я только что пришел. Полк поднят по тревоге, и какие-то распоряжения, вероятно, уже даны. Одно ясно, нашей роте предстоит сегодня занять основные объекты города. Так было предусмотрено на случай боевой тревоги.

Зазвонил телефон. Младший лейтенант снял трубку. В ней послышался торопливый хриплый голос.

— Вас понял, господин полковник, сейчас буду. — Ганя повернулся к капралу: — Нервничает наш полковник, растерян… Срочно вызывает к себе…

— Вы уж там смотрите, господин младший лейтенант, не упустите такой ответственный момент. — Динку снял с вешалки и передал Гане его фуражку. — Если командир откажется действовать вместе с нами, принимайте командование на себя. Наша рота к этому готова.

— Не беспокойся, Динку, все будет в порядке. — Ганя застегнул мундир на все пуговицы, поправил портупею, надел фуражку и вышел.

Во дворе он увидел, как конвоир с винтовкой наперевес и с примкнутым штыком гонит куда-то арестованных дезертиров. Их было четверо, и выглядели они настоящими оборванцами. Лица солдат осунулись, потемнели, глаза ввалились. При виде офицера они остановились, подравнялись и замерли по стойке «смирно».

— Куда это вы, ребята? — поинтересовался Ганя.

— Дрова колоть, господин младший лейтенант, — ответил самый пожилой из них, с лицом, поросшим щетиной. — Для кухни треба, потому как тревога, в поход, значит… Еду горячую варят.

— Кто вас послал?

— Господин старший сержант послали, — ответил конвоир.

— Пусть идут, — согласился Ганя. — Только ты им, дружище, не нужен. Они и одни доберутся. Вложи штык в ножны и возвращайся. А вы топайте дальше да поработайте хорошенько. Я с вами потом поговорю.

Дезертиры молча посмотрели друг на друга, затем на конвоира, который никак не мог снять штык с винтовки, и недоверчиво уставились на офицера. Он весело улыбался, и они не понимали, шутит он или говорит серьезно. Ведь если это не шутка, они чудом спасены от страшных неприятностей.

— Итак, уважаемые, шагом марш! — приказал младший лейтенант. — Чего вы ждете? Привыкли, чтобы вас караулили? Боитесь, украдут? Ну все, хватит, пора приниматься за дело. Наколете дров, явитесь в канцелярию. Поняли?

— Поняли, все поняли. Дай вам бог здоровья!

Солдаты повернулись и нерешительно и боязливо направились к складу, все время оглядываясь, не идет ли за ними конвоир… Но тот справился наконец со своей задачей, отделил штык от винтовки и двинулся в противоположную сторону, к караульному помещению. Начальник приказал ему отпустить на свободу дезертиров, он и отпустил. Его дело выполнить приказ. Об остальном пусть голова болит у начальства.

Виктор Ганя поднялся в полной темноте на второй этаж административного корпуса и вошел в комнату командира полка. На столе еле светила закоптелая керосиновая лампа. Полковник стоял у окна и задумчиво смотрел в темноту. На скрип двери он обернулся и сказал:

— Это ты, Ганя? Явился?

— Имею честь приветствовать, господин полковник! — Ганя стал по стойке «смирно». — По вашему приказанию прибыл.

— Ты уже знаешь, что случилось? — Предойю говорил почти шепотом, словно боясь звука собственного голоса. — Невероятно, просто невероятно! Как я понял, маршал Антонеску арестован… Во всяком случае, из сообщений радио вытекает, что правительство пало.

— Знаю, господин полковник. Я слушал радио.

— Мы получили приказ поднять полк по боевой тревоге. Нам предписано обеспечить порядок в гарнизоне и принять меры к охране важнейших объектов.

— Да, я видел, полк строится на плацу.

— Думаю, батальоны в Эргевице и Балоте тоже приведены в боевую готовность. Ждем дальнейших распоряжений.

— Так или иначе, но с маршалом и с войной покончено, — сказал Ганя, пристально глядя в глаза полковнику. — Я вам говорил…

— М-да, говорил, — задумчиво согласился Предойю. — Тебе что-то было известно…

— То же, что и всем: страна идет к гибели и долго так продолжаться не может. Счастье, что было кому ее спасти.

— Коммунисты…

— Да, коммунисты, — подтвердил Ганя, — единственная способная на это сила. Мощная. И ответственная… А о декретах вы слышали? Один из них — об амнистии. Так что я уже отдал распоряжение, чтобы освободили задержанных дезертиров. Велел им вернуться в строй; обвинение этих людей в дезертирстве потеряло свою силу.

— Ты отдал такое распоряжение? — Предойю испытующе посмотрел на младшего лейтенанта.

— Да. Мне казалось, это логично.

— Не вижу логики.

— Очень просто, господин полковник. Их обвиняли в том, что они дезертировали с фронта. Так?

— Так.

— А этого фронта больше не существует. Какие же претензии теперь к этим солдатам? Никаких! Я поступил логично. И демократично.

Полковник моргнул несколько раз светлыми ресницами и устало опустился на обитый кожей стул с высокой прямой спинкой, который стоял у его письменного стола.