У пределов мрака - [19]

Джон поспешил наполнить бокал своего начальника, который тот опорожнил залпом.

— Я должен был найти вас здесь, я получил приказ от…

Он грохнул кулаком по столу, причинив огромный ущерб хрустальным бокалам.

— Какого черта! Это вас не касается! Я солдат, и я умею подчиняться приказу! Вы тоже солдат, и тоже должны подчиняться! Но, если какой-то хорек в зеленом рединготе с башкой, словно у свиньи, отдает мне приказ, который я должен передать дальше, словно я простой посыльный, это для меня, полковника Макинтайра, больше, чем просто оскорбление!

Несколько растерянный, Джон наблюдал за полковником.

Неожиданно Макинтайр успокоился. Он огляделся, прижал ладони к вискам и прошептал:

— Эксхем, это не совсем честно с вашей стороны, так напоить меня, ведь я плохо переношу спиртное. Мне кажется, я сказал то, о чем мне стоило промолчать. Забудьте все, что я вам наплел, Эксхем, я несчастный человек, у меня есть жена и шестеро детей, а также куча сестер, которых требуется выдать замуж.

После этого монолога они еще немного посидели молча, прежде чем расстаться.

Только через несколько дней полковник Макинтайр узнал, что приказ отправить капитана Эксхема в Париж был фальшивым.

Но к тому времени Джон уже оказался в Париже, в огромной метрополии, где чувствовал себя так же уютно, как иголка в стоге сена.

Специальный дилижанс, доставивший Эксхема в Париж, оказался громоздкой каретой, в которой вместе с ним разместились шесть пассажиров — четверо английских офицеров и два француза, не имевших отношения к армии.

Англичане, жители шотландских равнин, суровые и неразговорчивые, не обращали на Джона внимания и отвечали молчанием на его вопросы.

Гораздо лучше сложились его отношения с французами, готовыми без перерыва болтать о всем и ни о чем.

Джон просмотрел подорожную, которую ему вручил Макинтайр. Она оказалась краткой и конкретной.

Капитану Эксхему рекомендовалось по прибытии в Париж встретиться с неким майором Джеем, проживающим в доме 47-бис по улице Тарани, где он должен был получить дальнейшие указания.

Подпись под текстом оказалась неразборчивой, но несколько печатей придавали документу достоверность.

Один из французов, элегантный молодой человек лет тридцати с хорошо подвешенным языком, представился как Жером Монталиве, художник.

— Я друг Шатобриана, — с гордостью сообщил он Джону, — именно благодаря ему я смог сопровождать короля Людовика в Гент. Я собирался писать батальные картины, прежде всего те, в которых корсиканец получил хорошую трепку. К сожалению, я не смог наблюдать за битвой при Ватерлоо. Это печально, не так ли? Картина с изображением этого сражения обеспечила бы мне всемирную славу. Но я не переживаю, потому что возвращаюсь в свободную Францию, в Париж без тирана!

В Куртре, где они меняли лошадей, Эксхем пригласил француза пообедать.

После первой бутылки бордо француз стал невероятно общительным.

Он подмигнул собеседнику и сообщил:

— По правде говоря, я не имел права ехать этим дилижансом. Но иначе у меня на дорогу ушло бы очень много времени, и я не представлял, когда смогу добраться до Парижа. Я буквально заболел ностальгией по этому удивительному городу.

— И как же вам удалось получить место в этой карете? — улыбнулся Эксхем.

— Я подкупил возницу, — фыркнул француз, — и, хотя мне пришлось потратить сумасшедшие деньги, я ничуть не жалею об этом. Дилижанс тронулся в путь минут на тридцать раньше расписания, и я видел, как тип, который должен был ехать вместо меня, пытался догнать карету, но кучер хлестнул лошадей, и бедняга остался далеко позади. Я долго хохотал, глядя, как он остановился, глотая пыль…

— Кем был этот опоздавший? — спросил Джон.

Француз пожал плечами.

— Я не видел его визитку, но в предрассветных сумерках я разглядел зеленый редингот, из-под которого торчали тощие трясущиеся ноги. Это была такая комичная сцена!

Куртре… Валансьен… Хэм… Компьен…

Дилижанс выбирал самый короткий путь, не заезжая в большие города.

Несмотря на сложные времена, для него всегда находились сменные лошади, и для пассажиров на станциях всегда в достаточном количестве имелись еда и питье.

Им пришлось провести ночь в карете, без остановок мчавшейся сквозь темноту.

Утром, когда они оказались в Париже, их встретил грязно-серый рассвет; лето в конце июня больше походило на раннюю весну.

После полудня дилижанс остановился на улице Мобеж, и пассажиры сошли с него.

Четверо англичан удалились, не попрощавшись, и Эксхем остался наедине с Монталиве.

— До свидания, — сказал Джон попутчику, пожимая ему руку, — или прощайте, так как можно не сомневаться, что наши пути расходятся навсегда.

Они расстались, но не успел Джон сделать несколько шагов, как француз догнал его.

— Я заметил, как из кармана вашего плаща выпала какая- то бумага…

Это была подорожная, полученная Эксхем перед отъездом. Джон растерялся.

Ведь он положил единственный свой документ не в карман плаща, а спрятал его в более надежное место — нагрудный карман куртки.

Он повернулся к французу, чтобы поблагодарить его, но тот уже скрылся в толпе, заполнявшей тротуар.

Машинально взглянув на бумагу, он заметил несколько слов, написанных карандашом.