У нас в Крисанте - [43]

— Они похожи на пугала! — ляпнул Бенони и, схватив мяч, с радостным воплем далеко забросил его. Но вскоре ему наскучило играть одному. Титина так и не отходила от Михэлуки.

— У меня есть книжки с картинками, — заявила она. — Идем покажу!

Так зародилась дружба с Иной, и вскоре для детей началась новая жизнь, полная радостей.

Вернувшись домой вечером, дядя твердо заявил жене:

— Мы с тобой, Олимпия, занялись своими делами, а о ребятах забыли. Растут они у нас как дикари. Ну и ругала меня начальница! И поделом ругала. Сами грамоте не обучены, так давай хоть детей в школу определим. Михэлуке скоро девять лет сравняется…

— Нам сейчас не до того! — взвилась тетка. — Только мне и дела, что о Михэлуке думать! А Бенони не исполнилось еще и семи…

Но дядя настоял на своем.

Деревня Присэкань — по ту сторону холма, и до ее школы целых пять километров. Школа, что напротив городской больницы, поближе, туда можно пройти напрямик по шоссе. Но и до нее три с половиной километра, и дядя отвозил в школу всех троих ребят на старом барском шарабане. Усаживал их рядком на мягком, обитом потрескавшейся белой кожей сиденье и доставлял, как барчуков, до самой школы и на том же шарабане привозил обратно. Эти ежедневные поездки вызвали новое недовольство тетки.

— Ты что, нанялся кучером у агрономши? Возишь ее дочку в школу, как принцессу!

— Так ведь я отвожу не тольку ее дочку! Мои ребята тоже едут! — смеялся дядя.

Весной, когда ферме вернули коров и организовали большое животноводческое хозяйство, в Крисанту каждое утро стал приезжать грузовик за молоком для рабочей столовой, а столовая находилась в двухстах метрах от школы.

Теперь каждое утро отвозил ребят в школу грузовик.

Даже тетка вынуждена была признать, что лучшего выхода и не придумаешь.

В сущности, она довольно скоро примирилась с мыслью, что ребята должны посещать школу, и еще летом энергично принялась за шитье их одежды. Если уж Олимпия бралась за какое-нибудь дело, то доводила его до конца.

Порывшись в битком набитых сундуках, она вытащила полотно для новых рубашек и кое-что из старья, чтобы сшить обоим первоклассникам штаны да куртки. И вот к началу учебного года ее мальчики были одеты во все новое. Хотя тетка в этом и не признавалась, но по всему было видно, как она довольна, что дети учатся. Она купила им даже новые ботинки и достала со дна сундука песочного цвета сумку из жеребячьей шкурки с двумя застежками.

Сумка эта служила когда-то старому барину ягдташем, и такого ранца ни у кого из детей не было. Михэлука с Бенони гордо носили его по очереди, и все ребята им завидовали. Правда, случалось иногда, особенно когда сумку надевал Бенони, у которого она болталась где-то под коленкой, что какой-нибудь насмешник и крикнет:

— Гляньте, ребята, на их ранце волосы выросли!

— А тебя завидки берут? Небось тоже хочется иметь такую сумку! — не оставался в долгу Бенони. — Этот ранец из шкуры немецкого жеребенка.

И насмешник прикусывал язык. Сумка из шкуры немецкого жеребенка! Этого было достаточно, чтобы владельцев такой сумки окружили ребята. Каждый мальчишка был готов отдать перышко, резинку для рогатки или пуговицу, только бы ему разрешили хоть кончиками пальцев дотронуться до «шкурки немецкого жеребенка». Но Титина, ставшая неразлучным другом обоих ребят, к огорчению Бенони, строго запретила принимать за это плату.

— Верни немедленно перышко и пуговицу. Правильно я говорю, Михэлука?

— Они же трогали наш ранец. Смотри, какая у него мягкая шкурка.

— Ну и что с того, что трогали?

— Послушай, Лука, вернуть им перышко и пуговицу? — спрашивал брата расстроенный Бенони.

— Раз она велит… — Михэлука всегда и во всем беспрекословно подчинялся новому другу.

Бенони со вздохом возвращал и перышко и резинку. Вообще Бенони был в большом недоумении. До сих пор он привык подчиняться Михэлуке, но за последнее время стал замечать, что брат сам во всем слушается Титины. Не в силах скрыть свое разочарование, Бенони то и дело продолжал упрямо добиваться мнения брата: «А ты что на это скажешь, Лука?» — настаивал он, хотя прекрасно знал, какой последует ответ: «Раз она говорит…»

Титина вскоре завоевала даже расположение тетки. Олимпия как будто и в самом деле любила девочку и всячески ее расхваливала:

— Хорошая девочка. Да и пригожая, как куколка! Совсем на мать не похожа. Верно, в отца пошла.

Тетка все еще косилась на начальницу фермы, но прямо свое недовольство не высказывала.

Она даже стала заходить на ферму, правда, лишь после того, как начальница пожаловала к ней «лично» и уважительно попросила прострочить на швейной машине несколько наволочек и простынь. Но дяде все-таки за это влетело.

— Ты зачем разболтал, что у нас имеется швейная машина? Что, мне больше делать нечего? Я вовсе не обязана шить для них простыни и наволочки!

Но шила она так старательно и умело, что все ее похвалили; кроме того, за работу хорошо заплатили и стали давать новые заказы. Всякий раз, когда тетка относила работу в Крисанту, она наряжалась в воскресное платье. Сдав заказ, она гордо восседала в соломенном кресле на галерее бывшей барской усадьбы, и черные блестящие глаза ее так и шныряли по сторонам. Начальница фермы потчевала гостью вареньем, но та все равно была недовольна и чувствовала себя обиженной: