У Дона Великого - [69]

Пересвет вновь прислушался. «Юнец, видно, спит», — решил он. Но Алена не спала. Она не постигла всего, о чем с такой горечью говорил монах, но всем сердцем почуяла, какой высокой доброты и разума был этот человек.

…Дмитрий Иванович тоже поместился в одной из келий пещеры. Плотники вмиг смастерили ему топчан, а отроки принесли сена и покрыли его плотным рядном. Но князю было не до отдыха: только что возвратился из разведочной сторóжи Боброк, и они углубились в те записи на листах, которые сделал воевода.

— По дороге к Дону, — показывал Боброк, — я отметил три места, кои для нас были бы выгодны при сражении. Но лучшее место — у Дона, по правому его берегу. Куликово поле прозывается. Ежели Мамай запоздает и не поспеет к нему, тут мы и станем, путь ему пересечем. Стало быть, поспешать надо, княже, поспешать.

В княжескую келью пришел князь Владимир Андреевич, и они до позднего вечера выясняли выгоды отмеченных Боброком мест предполагаемого сражения и мысленно расставляли на них войска. Однако все сходились на том, что Куликово поле лучшее место. Лишь бы Мамай не подоспел туда раньше.

На следующее утро, когда войска строились, чтобы двигаться дальше, в княжескую келью быстро вошел Бренк и в некотором замешательстве остановился у входа. Князь, застегнув на петли легкий темно-зеленый кафтан, как раз прилаживал широкий пояс с прицепленным к нему мечом. Он взглянул на Бренка и коротко спросил:

— Случилось чего, Андреич?

— Княже, прибыл Софоний, ближний боярин князя Олега рязанского, с небольшой дружиной конных ратников из удельного Пронского княжества.

Князь удивленно поднял брови:

— Зачем он прибыл?

— С нами на Мамая собрался.

— На Мамая?! Вот так дела! Ну, зови его.

Софоний вошел в келью, низко, но с достоинством поклонился.

— Бью челом тебе, великий князь московский! Прими меня, рязанца Софония, с малой дружиной пронцев в свое войско. Хотим с тобой на ордынцев идти.

Князь пронзил рязанца острым взглядом, но тот выдержал его смело, без смущения.

— Та-ак! — проговорил князь, усаживаясь на лавку. — Садись, боярин, и поясни мне все толком.

Софоний сел напротив, на другую лавку. Бренк остался стоять у входа.

— Великий князь наш Олег Иваныч собрал войско большое у старой Рязани да там и стоит до сей поры с самого лета. В войске нашем несогласие объявилось. Некие бояре и простые ратники не одобряют союза князя Олега Иваныча с Мамаем и князем литовским Ягайло. Промеж воинов такая молва: «Московские рати за святое дело идут биться с безбожным Мамаем, а мы им в спину хотим ударить, собираемся учинить измену Руси православной». Князь наш Олег Иваныч от молвы сей в большой тревоге. А как проведал о твоей переправе чрез Оку и о ратях твоих бесчисленных, то и вовсе в смятение пришел. Позвал меня до другого ближнего боярина Епифана Кореева и расспрос нам учинил: «Откель такие силы насобирались у московского князя? Мы с Ягайло чаяли, ему в дальние места подаваться надо, в Новгород Великий али на Двину, а он ныне грядет противу самого Мамая». Князь Олег Иваныч надеялся: пойдешь ты чрез рязанские земли, и ему легче будет своих ратников супротив тебя направить. А ты вон как обошел его, по краю Рязанщины двинулся. Сей поход твой, великий князь, вельми смел, и то мне по нраву… Потому ныне наш князь Олег Иваныч и мечется, чего делать, не знает. О твоей переправе через Оку и походе к Дону он известил Мамайку, а меня вот послал сюда с пронцами проведать о твоем войске, велико ли оно и стойко ль супротив ордынцев. Ну, а мы совсем к тебе пришли. Хотим за Русь постоять, супротив врага нашего общего ратоборствовать. Вот и весь мой сказ. Как на духу тебе все выложил, а уж ты решай, примешь нас к себе али нет.

Великий князь поднялся, встал и Софоний.

— Приму, боярин. Раз вы с чистым сердцем пришли, как не принять. Причисли их, Андреич, к полку Правой руки.

Московские рати вновь двинулись со всей поспешностью на юг и уже 6 сентября достигли местечка Березуй, неподалеку от Дона.

Здесь войска были остановлены для отдыха. Нужно было также подождать, чтобы к главным силам могли присоединиться подходившие полоцкие и брянские дружины и опоздавшие группы ратников, собранные у Лопасни воеводой Вельяминовым.

Великий князь разместился в своем походном квадратном шатре, куда с княжеской повозки были перенесены и покрыты ковриками небольшой стол, две скамьи и складная кровать с постелью. Распорядившись вызвать брата Владимира и Боброка, князь присел к столу и развернул письмо Сергия, переданное ему только что прибывшим Тимофеем Вельяминовым. Читая причудливую вязь древнеславянского полуустава, Дмитрий Иванович все более удивлялся тем мыслям и советам, которые излагал в своем письме Сергий. Вошли Владимир Андреевич и Боброк. Князь поднялся им навстречу.

— Послание отца Сергия получил… Тревожится старик. Старается прибавить нам бодрости и мужества. Благословение свое шлет нашему оружию… Мудр вельми сей человек. Возвернемся — почитаете, — сказал князь, пряча письмо в ларь, отделанный позолотой.

Минуя отроков, стоявших у входа в шатер, они сели на приготовленных лошадей и с места подняли их в галоп. Вскоре они подскакали к Дону и остановились словно зачарованные на высоком берегу сверкавшей под солнцем широкой, привольной реки. Положив руку на головку меча, Дмитрий Иванович молча смотрел на мощное, величавое течение. Гулливый ветер трепал волосы князя, подбрасывал полы его кафтана и остервенело срывал мелкие брызги с кудрявой стремнины реки. Вот он, синий Дон, буйный и могучий, разрезающий необъятный степной простор игривой серебряной лентой. Великая река!