У Дона Великого - [66]
Мамай вскочил, будто его выбросила из кресла тугая пружина, в ярости оскалил зубы и впился глазами в Тютчева.
— А-а-а! Уже к Дону поспешает! — заорал он во всю глотку. — Вот они, твои враки, посол московский!
Тютчев перекрестился и прошептал:
— Слава богу! Собрал-таки великий князь войска многие.
— Хазмат! — продолжал в неистовстве Мамай. — Казнить обоих лютой смертью! Немедля!
Тютчева и Ерему скрутили и потащили из шатра. Последнее, что успел услышать Тютчев, был приказ хана всем туменам поспешно двигаться к Дону.
Тютчева и Ерему привели опять к тому же сараю. Хазмат повелел охраннику и еще одному воину привести своих лошадей. Тютчева сбили на землю и крепко стянули ремнями ноги и руки. Затем за ноги привязали длинную веревку, конец которой ухватил вскочивший на коня воин. Молодой охранник прикрепил такую же веревку к связанным рукам Еремы.
— Надо же к ногам веревку! А ты куда привязал? — заметил один из воинов.
— Ничего! — ответил молодой охранник и тоже уселся на лошадь. — Я его и так растрясу, одни куски останутся.
— Гоните в степь! — приказал Хазмат. — Развейте их прах до единой косточки… Остатки шакалам бросьте!
— Прощай, парень! — только и успел сказать Тютчев.
Лошадь сразу взяла в галоп, веревка натянулась, и седая голова боярина забилась по сухим острым кочкам.
Ерема хотел что-то сказать боярину, но не успел: его веревка тоже натянулась и сорвала Ерему с места…
Молодой охранник погонял лошадь только до первой лощины, пока не скрылся с глаз Хазмата и других, стоявших у сарая. Затем он резко свернул в сторону и уже шагом спустился в глубокий, поросший кустарником овраг. Там он спрыгнул с коня и подошел к Ереме с кинжалом в руках.
— Ты живой?
Ерема, открыв здоровый глаз и увидев кинжал, обреченно проговорил:
— Кончай уж скорей.
Его одежда была изодрана, синяки покрыли все тело, кое-где сочилась кровь. Разрезая кинжалом ремни на руках и ногах Еремы, охранник говорил:
— Слава аллаху, мне удалось привязать тебя за руки. А не то твоя голова уже давно бы оторвалась. Я мимо ехал, видел: голова твоего боярина сразу отвалилась. А теперь от него и кусков не осталось. У нас ханы да мурзы умеют люто казнить и врагов, и своих непокорных. Тело моего отца по ханскому повелению тоже вот так в поле развеяли…
Ему, видимо, трудно было говорить об этом. Он оглянулся вокруг — нигде не было ни души.
— Вставай и слушай меня, рус. Я Турсун, родной брат Ахмата. Ты свободен, иди к своим. Передай брату: я отомщу за его позор и за смерть отца и всего нашего рода. Потом я приду к вам, найду его сам. Иди вот туда, оврагом. Гляди в оба глаза, тут наших много, хан послал разъезды до самого конца Дикого поля. Остерегайся. А на дорогу вот тебе — тут хлеб и соленое конское мясо. Пусть тебя хранят аллах и твой бог. А мне надо спешить. Могут соглядатая за мной послать.
Турсун сел на коня и умчался галопом. Для Еремы все это было как во сне. Он уже совсем приготовился к смерти — и такое чудесное спасение? Если рассказать кому — не поверят.
— А вот боярин Тютчев принял мученическую смерть, — вздохнул Ерема и перекрестился. — Пускай его душа будет в раю в вечном покое.
Следуя совету Турсуна, Ерема двинулся в глубь оврага, продираясь через густые кустарники. Однако, подгоняемый страхом и желанием поскорей уйти подальше от стойбища, он шел быстро только в первое время. А затем все пережитое обернулось крайней усталостью, он еле-еле передвигал ноги. Болело и тело, покрытое синяками и царапинами. У небольшого ручейка, протекавшего по оврагу, Ерема обмыл раны, перевязал их лоскутами от рубахи, а летний зипун, тоже изрядно порванный, надел прямо на голое тело. Потом он выбрал самый густой куст орешника, залез внутрь и устроился так, чтобы его не было видно. Тут он оставался до вечера, а ночью ему даже удалось неплохо выспаться.
Утром отдохнувший и достаточно бодрый Ерема позавтракал хлебом и кониной и уже собирался выбраться из куста, как услышал хруст веток и храп лошади. Сердце мгновенно ушло в пятки, а по спине метлой прошелся холод. Уж не его ли ищут?
Раздвинув осторожно ветви, Ерема увидел: на самом дне оврага остановился всадник, судя по одежде — ордынец. Он соскочил с коня, накинул повод на сук и, захватив лук со стрелами, начал подниматься по склону оврага наверх. У Еремы мелькнула мысль захватить лошадь и ускакать. Но он не знал, сколько еще воинов в овраге. Трезвый рассудок подсказал ему не торопиться, посмотреть, что будет дальше. Но из-за куста Ерема почти ничего не видел. Тогда он тихонько взобрался на растущее рядом дерево и, скрывшись в густой листве, стал наблюдать. Он сразу же увидел дорогу, шедшую по самому краю оврага и затаившегося за придорожным кустом всадника.
Ждать пришлось недолго. Вдали на дороге показалось десятка полтора богато одетых всадников. В переднем наезднике Ерема узнал Мамая. И тут случилось непонятное: сидевший за кустом ордынец начал пускать стрелы в хана. Одна из них ударилась в седло, другая, покачиваясь, застряла в чалме Мамая. Ханская свита заметалась, многие одновременно ударили стрелами по кусту. Мамай, пришпорив коня, ускакал, а через минуту ордынец, хозяин лошади, кубарем скатился вниз и скрылся в кустарнике. Двое из свиты хана осторожно, держа наготове луки, стали спускаться в овраг, но, дойдя до половины спуска, остановились.
