У Дона Великого - [51]
Еще зимой Дмитрий Иванович распорядился свезти в Кремль на хранение «за стены каменные» старинные летописи, «разного письма» церковные и другие книги из подмосковных монастырей, городков, неких удельных княжеств — при пожарах многие из этих творений погибали.
Князь подошел к ближайшей повозке, взял «Сийское евангелие», написанное еще при его деде Иване Калите, повертел в руках еще два евангелия — писцов Иоанна Тетеши и Лукьяна.
— Эх, почитать бы, да недосуг… Складывай, как еще подвезут, в подклеть церкви Спаса Преображения. Потом разложим все по порядку. Буду жив, почитаю… Ежели нет, так дети да внуки почитают, авось малость умнее нас будут, а, Федор Андреич?
Князь присел на врытую у церковной ограды скамейку.
— Садись, боярин, передохни. Небось упарился за утро-то?
— Да малость есть, княже, — проговорил Свибл, присаживаясь рядом.
В это время, завершая обедню, дружно зазвонили и кремлевские, и городские церкви.
— Гляди-кась, как наши звонари взъярились, — промолвил Свибл, — прямо наперегонки друг перед дружкой. И как ладно звонят-то!
Дмитрий Иванович прислушался и, что-то припомнив, усмехнулся.
— Ничего, добро звонят… А вот в Троицком монастыре есть один молодой звонарь, его Епифанием Премудрым зовут. Он привязал к языкам малых и средних колоколов веревки и зажимает их в обеих руках, а язык большого колокола ногой дергать приспособился. И как начнет звонить, так у него такая байка получается: блины-блины-вареники, борщ, блины-блины-вареники, борщ. Диво, да и только. Экий малый сей Епифаний Премудрый, какую прибаутку узрел в колокольном перезвоне. Стало быть, мелкие да средние колокола у него блины и вареники вызванивают, а большой колокол про борщ гудит, — заключил Дмитрий Иванович со смехом.
— Ишь какой смышленый! — крутнул головой боярин и тоже засмеялся.
Они поднялись со скамейки разом: у каждого дел было по горло. Князь в тот же день поручил дьякам составить грамоты и разослать их немедля: ратникам из южных уделов спешить «сколь мочно» прямо в Коломну, а из северных — в Москву. Одновременно срочно вызвал ближайших соратников, а также князей белозерских Федора Романовича с сыном Иваном, Дмитрия и Владимира Друцких, Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, бояр Вельяминовых Тимофея и Николая и еще с десяток удельных подручных князей, воевод и ближних бояр.
Через три дня, уже под вечер, как только приехали из самого отдаленного места князья белозерские, Дмитрий Иванович созвал совет. В ожидании приглашенных князь в задумчивости ходил по горнице, и вслед за ним металась по полу и стенам черная тень. Светильники мигали неспокойно, и поэтому казалось, что все вокруг вздрагивало и шевелилось. Иногда князь останавливался у стола и долго водил пальцем по земельному листку с черными извивающимися змейками рек Оки, Дона и Волги. Похудевшее лицо его с темными полукружиями у глаз было строго сосредоточенным, спокойно-энергичным. За эти дни он много раз и подолгу припадал к земельному листку, обдумывая во всех подробностях предстоящую схватку с врагами, прикидывал, с какого захода ее следует начать, и каждый раз все больше утверждался в мысли, что самым правильным будет тот, который он сам окрестил «мешком».
Когда все собрались, Дмитрий Иванович кратко сообщил известие, полученное от Тютчева. Затем отошел к окну, прислонился к нему, скрестив на груди руки. Луч солнца, падающего уже за Арбатский бор, скользнул по окну, послав зайчик, и погас. Все молчали, ошеломлен
ные, только молодой белозерский князь мотнул головой и неопределенно протянул:
— Да-а… Вот те раз!
Не утерпел и князь Владимир Андреевич:
— Стало быть, князь Олег лисьим хвостом вилял, а ныне зубы волчьи показал.
И снова установилось гнетущее, сумрачное молчание. Некоторые растерянно смотрели то на великого князя, то друг на друга. Неожиданная новость хлестнула, словно удар плетью. Дмитрий Иванович хорошо понимал их: сам пережил это.
Всем стало вдруг душно. Дмитрий Иванович распахнул окно; в горницу вместе с вечерней прохладой ворвались запахи знойного лета. Донесся и приглушенный гомон ратников, расположившихся у церкви Спаса Преображения. Вдруг кто-то из них высоким звонким голосом запел старинную русскую песню о соколе и воронах:
Песня стихла. Дмитрий Иванович повернулся, прикрывая рукой окно, и как бы про себя взволнованно повторил последнюю строку:
— «Перебью вас, черных воронов, до единого». Ну и добры песни у нас, сердце вынимают… Да вы, други, никак приуныли?
— Еще бы! — за всех ответил князь Дмитрий Друцкий. — Выходит супротив нас тройная сила. Раньше вроде такого не бывало. Как же быть, Дмитрий Иванович?
