У Дона Великого - [27]

— Не лиха беда побить одного-двух мурз ордынских, — с явной ехидцей проговорил тверской князь. — А всю рать золотоордынскую чем одолеешь? Может, усами твоими?

— Ты усы мои не тронь, пруз[26] черномордый! — взъярился князь серпуховской. — А то и меча отведаешь!

— Попробуй! — выпрямился тверской князь и положил руку на меч.

Его сторонники вскочили со своих мест, быстро вскинулись и противники, которых было явное большинство. Поднялся шум, крики, взаимные упреки и даже угрозы. Иные уже за оружие схватились. Страсти накалялись и могли привести к открытой рукопашной. Дмитрий Иванович встал, взял за руку кипевшего гневом Владимира Андреевича и насильно усадил его за стол. Пораженный всем этим молодой князь белозерский вскочил на скамью и со слезами на глазах закричал, перекрывая гвалт и шум:

— Братья! Да чего ж творится? Аль мы не одного рода-племени? Аль на нас крестов нету?!

И тогда вдруг все услышали, как сердито стучит по полу посох Сергия. В стихавшем шуме раздался его повелительный голос:

— Смиритесь, нечестивцы! Не то я всех вас, окаянных, посохом в разум приведу!

— Правда твоя, отче! — вышел вперед князь нижегородский Дмитрий Константинович. — Посохом их огреть надобно, да и не один раз. Авось утихомирились бы. Ишь как привыкли к дракам. Даже тут, на совете, свару затеяли. А нам тут речи держать надо миром да ладком, по согласию. Охолоньте малость, братья князья, да и вы, бояре, и садитесь по своим местам.

Дмитрий Константинович говорил мягко, по-отечески наставительно, словно журил расшалившихся недорослей, но голос у него был густой, бархатисто-рокочущий, и слова с легким волжским оканьем звучали под низким потолком гридницы гулко и громко.

— Так вот, — продолжал нижегородский князь, — речь тут велась о грозе ордынской… Хочу сразу упредить, — он повернулся к столу, — свои полки посылать под твой стяг, Митрей Иваныч, мне немочно. Сам ведаешь, княжество мое крайнее к степям приволжским. Пока мы будем биться с Мамаем где-либо за Окой, его какой-нибудь мурза в мое беззащитное княжество вломится. И ежели я буду без полков, он пройдет насквозь мою землю и на затылке у Владимира окажется, а там и до Москвы доберется… Справедливы мои слова?

Дмитрий Иванович молча кивнул головой.

— То-то и оно!.. С сего боку оборону тож надо держать крепкую. Ныне на Волге много развелось охотников до нижегородского добра.

— А сам он охотник язык почесать, — шепнул Боброк на ухо князю Владимиру Андреевичу.

— И поучать всех горазд, — так же тихо ответил тот.

Дмитрий Константинович умолк и несколько ослабил воротник рубашки: как видно, он был ему тесноват.

— А теперь я о другом речь поведу… Тут вот иные князья, горячие головы, рвутся скорее с Мамаем сцепиться. Молоды, лиха пока не видали, в драку лезут. Какой с них спрос? Им бы на конях погарцевать, мечами помахать… А мы уже, слава богу, намахались за свои лета. И промеж себя, и с ордынцами… А не повернуть ли нам ныне по-другому? Вот ежели спросить: били мы до сей поры ордынцев? Били! Но как? Понемногу. — Князь поднял кверху указательный палец. — Понемногу! Одного мурзу али там другого ханского подручника. А ныне как?.. Справедливы тут были слова князя Михайлы Александрыча: силища невиданная грозит нас придавить. Мамай, слыхать, и черноморские, и заволжские — близкие и дальние — кочевья в свое войско согнал. Опричь того, за золото набрал ратников ясских, черкесских, фризских. После Батыги за все сто сорок лет такого не бывало. И я прямо вам, братья, не таясь, как на духу, признаюсь: мне боязно. Судите меня как хотите. Не за себя боюсь — за жен, за детей наших, за все потомство русское. Мамай никого не пощадит, всех посечет от мала до велика, все предаст огню и мечу. Вот и надобно крепко тут подумать, как поведал нам великий князь московский… Может, повернуть все по-другому, по-мудрому? Может, не торопиться вынимать меч из ножен? А то и не успеешь всунуть его обратно, как голову ссекут… Назад не мешало бы оглянуться, любезный мой зять, как мудро поступали блаженной памяти дед твой Калита, дядя Симеон, да и отец твой, Иван Иванович. Золотом, золотом, а не мечом добывали они милость ханскую.

— То время было другое! — вставил Дмитрий Иванович.

— А хоть бы и другое! Время мудрости не помеха.

— Вчерашняя мудрость вроде щей вчерашних! — уже более резко возразил Дмитрий Иванович. — У каждого времени своя мудрость.

— Мудрость человечья всегда одна, потому в ней волен лишь один бог! — назидательно, как бесспорную истину изрек Дмитрий Константинович, вновь подняв кверху указательный палец.

— Бог-то бог, да и сам не будь плох! — крикнул кто-то с задней скамьи.

— Вот и я говорю: не сплоховать бы нам, — подхватил нижегородский князь. — А ежели не ратью лезть на Мамая, а собрать со всех княжеств выход двойной, а то и тройной и пойти с ним за милостью к хану? Лучших людей послать к нему с поклоном. Авось все и обойдется по-мирному. Раздоры у нас с ханами и раньше бывали… Помнишь, Дмитрий Иванович, как ты двадцати лет от роду поехал к разгневанному Мамаю и все там уладил? И ярлык на великое княжение от него привез. Может, и теперь ты сам бы поехал к хану?