У Дона Великого - [2]
Незаметно к князьям подъехал боярин Иван Васильевич Вельяминов, старший сын недавно умершего последнего московского тысяцкого. Боярин был не в почете. После смерти отца князь не посадил его тысяцким на Москве.
Дмитрий Иванович оглянулся на Вельяминова и сдвинул брови.
— Ну как, боярин, князь рязанский Олег Иванович? Чегой-то не слыхать его полков? Аль плохо ты пояснил ему, как я тебе наказывал, в коем месте, дожидаючи Бегича, стоять с войском будем?
— Запоздали, знать, княже, — смущенно ответил Вельяминов, разводя руками.
— Запоздали?! — с сердитой укоризной произнес князь. — Ведь уговор был: князь Олег сядет на коня, ежели бой с ордынцами случится.
— Уговор-то был, — с усмешкой проговорил Владимир Андреевич, — да, видно, князю Олегу в ту пору коня оседлать забыли.
— А может, и совсем не собирались, — вставил Бренк.
— Он, видать, на быках поспешает, — осуждающе ухмыльнулся Боброк.
— И быки, должно быть, попались князю Олегу ледащие! — подхватил шутку Владимир Андреевич.
Дмитрий Иванович подтянул поводья, провел рукой по конской шее, сказал с грустной улыбкой:
— Быки скотина добрая, не в них закавыка. — Он помолчал и добавил не то в сердцах, не то с огорчением: — Затор тут в хитрости княжеской. Олег чаял, побьет меня Бегич и ему от того выгода прибавится. Пообещал подмогу — да и обманул.
Лицо князя помрачнело: им всегда овладевали боль и досада при виде княжеских уверток от совместных походов против Орды.
— И ведь скажи, княже, — промолвил Боброк, наблюдая, как посуровел Дмитрий Иванович, — стоим мы на рязанской земле, супостатов вот с нее прогнали, а ратников рязанских с нами лишь малая толика удельного князя Даниила Пронского. А великого князя Олега рязанского и духу тут нету. Вот оно как!
— То так, — подтвердил Дмитрий Иванович. — Но стоим мы тут по праву, Михалыч. Князь Олег лишь Рязанью правит, а я великий князь владимирский. Я в ответе за всю русскую землю.
Вихрастый рослый парень в лаптях, в простой холщовой одежде юркнул под густой куст орешника и, притаившись, приготовил лук. В погоне за ордынцами он отбился от своего десятка и оказался в прибрежном лесу, где отсеченные от реки русскими ратниками метались в панике небольшие группы ордынцев, пытаясь все-таки прорваться к берегу. Когда один из таких отрядов выскочил на поляну, парень не торопясь прицелился и пустил стрелу. Один из ордынцев покачнулся и свалился с лошади.
— Ловко, Еремка! — довольно проговорил вихрастый и заложил новую стрелу.
Ерема — так его звали — еще не был полным воином. Он лишь недавно определился в послужильцы[1] к боярину Ивану Вельяминову, но охотник был уже опытный, и его стрелы ложились точно в цель.
На поляне показалась еще одна группа ордынских всадников. Ерема прицелился в нарядно одетого всадника, но тот вдруг сам придержал лошадь и, отстав от других, остановился почти у самого куста, под которым сидел Ерема. Всадник был ранен: левая рука его повисла, из нее текла кровь. Бросив поводья, он пытался перевязать рану тряпкой. Тут его и настигла смертельная стрела Еремы: он упал в траву. В два прыжка Ерема оказался рядом. Он быстро снял с убитого оружие и уже приготовился прыгнуть на коня, но вдруг остановился. С головы всадника свалилась роскошная шелковая чалма яркой замысловатой расцветки. Рывок — и чалма уже была за пазухой.
— Ловко, Еремка! — видимо, по привычке проговорил Ерема. — Алене припасу…
Едва он вскочил на коня, как на поляну выметнулось несколько татарских обозных повозок, а за ними, взмахивая мечами, мчались русские всадники. С повозок ринулись в смертельном страхе с десяток возчиков. Двое из них были тут же зарублены, а остальные мгновенно попадали в траву и быстро поползли по поляне в сторону Еремы. Повозки, преследуемые русскими, вновь скрылись в лесу, а оставшиеся ордынцы, еще совсем безусые юнцы, которых в войске брали обычно в обозники или для присмотра за гуртами скота, ползли по траве с перекошенными от ужаса лицами, поминутно оглядываясь. Тут-то перед ними и вырос на коне Ерема.
— Токтандар! Мен атам![2] Всех перебью до единого! — заорал он во все горло, мешая русские слова с татарскими и натягивая лук.
От неожиданности молодые ордынцы замерли на месте, затем вскочили, сбились в кучу. Ерема вновь грозно потребовал:
— Каруды мастандар, иттин балалары![3] А то всем карачун башка!
Один из ордынцев бросился было на него с саблей, но Ерема тотчас же уложил его стрелой, и выхватил свою саблю.
— Кейн![4] А ну, робя, окружай их, кругом, кругом заходи, рожон им в пуп! — кричал Ерема, как будто и в самом деле с ним было много русских воинов.
Насмерть перепуганные ордынцы побросали оружие и попятились. Наезжая на них конем и вертя в воздухе саблей, Ерема зло покрикивал:
— Илгери журу! Айда, кеттик![5] Дьяволово отродье!..
Покорившись судьбе, ордынцы толпой направились наконец в сторону, куда указывал Ерема. Довольный, он задорно бормотал:
— Ловко, Еремка! Наша берет!
…Когда, сопровождая пленных, Ерема выехал к княжескому стану, многие ратники удивленно и с восхищением смотрели на него.
— Гля, робя, во Муромец! Один сколь басурман приволок.
Но Ерема горделиво проехал мимо них, даже не повернув головы.
