У Дона Великого - [19]

— К чести ли великой Орде нашей наемников звать? — вставил Бегич.

Хазмат усмехнулся:

— Ежели волку в одиночку невмочь загрызть жеребца, он воет — других волков сзывает. Так-то.

— Честь Орды мы поднимем победой над русами, — проговорил Мамай, ни к кому не обращаясь. — Совет визиря разумен.

Хазмат вновь поклонился хану и продолжал:

— Нам и союзники потребны. К Ягайло, князю литовскому, грамоту надобно послать. Он на Москву страсть как зол. Да и рязанского князя Олега нам выгодно поманить ярлыком на великое княжение Владимирское. Полков у него немного, но тут цель хитрая: внести раздор промеж князей русов.

— А ежели в союзники позвать хана Тохтамыша или самаркандского правителя Тимур-ленга? — сказал один из нойонов. — Ведь они владыки народов нашего монгольского корня.

Хазмат вновь усмехнулся:

— Боязно. Позови гостя в юрту, а он тебя в спину вон из юрты. Сильный союзник — первый враг. Опасно верить сильному союзнику. Так думает твой слуга, наш повелитель, — повернулся Хазмат с поклоном к хану.

Мамай слушал Хазмата внимательно. Он недолюбливал этого слащаво-льстивого, двуличного вельможу, но терпел его за ум, за широкие знания и хитрую сметливость.

«Хазмат прав, — думал Мамай, — Тохтамыш и Тимур не союзники, скорее будущие враги». Он вспомнил о грамотах, посланных им с известием о провозглашении его ханом Золотой Орды. Они не прислали ему никаких поздравлений. Кольнула мысль: «Не хотят признавать меня ханом».

Одобрив советы Хазмата, Мамай распорядился:

— Тебе, Бегич, повелеваю немедля ехать на Байкал, Керулен и Онон. Приведи мне с родины священного воителя многие тьмы джигитов. Ты, хитрейший мой визирь, лучше других сможешь поладить с ясами и черкесами. Не сильно скупись и приведи побольше храбрых воинов. А тебе, Темир-мурза, — обратился он к Челибею, — поручаю крымскую Кафу и весь Крым с Причерноморьем. Мы с тобой родились в Крыму, и ты все там знаешь. И язык кафов разумеешь. Скачи в родные края и передай от меня высокий привет крымским степям.

Челибей встал и молча поклонился. Поднялись и остальные.

— Поспешите в свои улусы и стойбища, — сказал хан. — И пусть ваши барабаны гремят чаще и призовут в мой стан многих воинов.

Оставшись вдвоем с Хазматом, Мамай в задумчивости прошелся несколько раз по ковру. Затем из тюков, присланных из Рязани, достал кинжал, отделанный драгоценными камнями, и залюбовался им.

— Хороший подарок прислал мне князь Олег, — проговорил хан, выставляя кинжал на свет и пытаясь увидеть еле заметный замысловатый узор на синеватой поверхности харалужной[17] стали. — А хитер князь рязанский. Дарами хочет меня умаслить…

— Князь Олег коварен и двуличен, — вставил Хазмат. — Обманул Бегича, подмогу ему на Вожу не прислал.

— Коварство его, дай срок, мы ему припомним, не возрадуется, — зловеще усмехнулся Мамай. — А пока его поманим сладким каймаком владимирским. Помаячим — он и клюнет. А ну-ка зови Вельяминова.

Войдя в шатер, боярин хотел упасть на колени, но хан жестом остановил его. Не выпуская из рук кинжала, Мамай нахмурился, сказал жестко:

— Вот мое слово, передай князю. Коль вступит князь Олег в союз со мной против ослушника московского, так быть ему великим князем владимирским. Пускай полки свои готовит мне на подмогу. Побьем московского князя — там все сразу и решится.

Передавая Вельяминову свернутую в трубку бумагу, Хазмат произнес с ласковыми нотками в голосе:

— Вот повеление князю рязанскому. Тут все указано… Олег получит ярлык на великое княжение Владимирское, но сначала надо изничтожить улусника московского. Ты понял, боярин? Изничтожить! — подчеркнул Хазмат.

Вельяминов согласно и быстро закивал головой, поцеловал бумагу и спрятал ее в широкий рукав охабня. Смысл подчеркнутого Хазматом слова, как видно, не дошел до него. Хазмат и хан переглянулись. Мамай вдруг повернулся к боярину, сделав на лице подобие улыбки:

— А к тебе, боярин, у меня особая речь. Дошли до меня вести о судьбе твоей горькой. Предок твой Протасий и отец твой ходили от роду в тысяцких у московских князей. И тебе то место от рождения положено. А князь Дмитрий не желает того…

Вельяминов встрепенулся, будто его кольнули иглой: хан тронул глубокую, сокровенную боль, вызвавшую у боярина душевный трепет. А Мамай, играя кинжалом, медленно приблизился к побледневшему боярину.

— И пока жив князь Дмитрий, тысяцким тебе не быть на Москве… Так и сгинет род твой в безвестности, в подневольном бесславии. А ежели умрет князь Дмитрий, — хан впился взглядом в Вельяминова, — сразу умрет, понял, боярин? — то первым правителем посажу тебя на Москве! — Хан отошел в сторону, добавил со значением: — И ежели служить мне станешь верно, то в князья пожалую тебя и твой род, на весь московский улус именной ярлык дам навечно…

Вся кровь бросилась Вельяминову в голову, глаза сверкнули огнем несказанного счастья. Вот она, судьба его! Наконец-то! И не какой-то князь рязанский, а сам владыка Золотой Орды хочет его возвеличить.

Вельяминов упал на колени, схватил дрожащими руками полу чапана Мамая и с молчаливой благодарностью много раз прикладывался губами к холодному скользкому шелку ханской одежды.