Тысяча огней - [10]

В узком вади, зажатом между скалами, воткнуты в песок копья участников состязания. Чтобы их можно было различить, каждое копье повязано ленточкой другого цвета.

Нам, как почетным гостям, объяснения дает сам мудир— старейшина племени. Он великолепно владеет французским языком, и мы просим его рассказать, как выглядела раньше эта вооруженная «феерия». Старик обещает ответить на все вопросы, но пока кивком головы приглашает последовать за ним через шумную толпу мужчин и женщин, которые приехали из окрестных горных селений посмотреть на поединок.

Обычно состязания начинаются уже под вечер, когда тень от берега вади начинает скрадывать очертания людей и животных. Это лучшие часы: жара уже спала и нет ни ветра, ни пыли.

Мудир что-то говорит участникам твердым и отчетливым голосом. Мы догадываемся, что он приказывает соперникам соблюдать правила «феерии», и по его тону нетрудно понять, что это обращение само по себе своеобразный ритуал.

Закончив свой «наказ», мудир возвращается к нам.

— Прежде, — говорит он, — каждый всадник и каждый «погребенный» рисковали в этом поединке жизнью.

Мы не поняли, что это за «погребенные», но решили пока его не прерывать.

— Теперь рискуют только всадники, но они умеют избежать опасности.

Мудир на минуту умолкает и повелительным жестом велит зрителям очистить русло вади. На песчаной дорожке остаются только две «команды» вооруженных всадников по десять человек в каждой. Соперники располагаются по обоим краям почти километрового коридора, образованного толпой любопытных. Пока самые предусмотрительные из всадников еще раз проверяют оружие, мудир продолжает свой рассказ.

— Так вот, раньше этот праздник был поединком не на жизнь, а на смерть. Каждый всадник стремительно мчался к цепочке закопанных по горло в земле людей, настоящим живым мишеням.

На всем скаку он подлетал к заживо «погребенным» и метал копье. Самым ловким считался тот, кому удавалось всадить копье в песок совсем рядом с «погребенным».

— По-моему, бедняга «погребенный» проявлял куда больше храбрости, чем всадник, — заметил я.

— Это верно, но соревнующиеся тут же менялись ролями — «погребенный» садился на коня, а недавнего всадника по горло зарывали в песок.

У меня возникло много других вопросов, но всадники уже приготовились, каждый пригнулся к гриве коня. Самые опытные и ловкие в правой руке сжимали копье, а в левой — заряженное ружье; скакали они, вообще не держась за уздечку.

Игра заключается в том, что обе группы всадников галопом мчатся навстречу друг другу, на какой-то миг скрещивают копья, а затем дружно палят в воздух.

Мудир с холма в последний раз проверяет, соблюдены ли все правила игры. Но вот он взмахивает рукой, и стоящий рядом воин-бербер стреляет вверх. Это сигнал к началу игры-поединка.

Толпа замирает.

Всадники пускают коней в галоп. Облако пыли, поднятое копытами, солнце молниеносно окрашивает в золотистый цвет. Напряжение возрастает с каждой секундой: ведь всадник не только рискует получить увечье сам, но и покалечить своего противника. И все это делается ради игры, чтобы напомнить людям о тех временах, когда каждый настоящий бербер готов был пожертвовать в интересах племени своей жизнью. И хотя сейчас я наблюдаю всего-навсего за игрой, в моем воображении это конное ристалище представляется смертельным поединком всадников и «погребенных». Мне ясно видится, как всадники галопом мчатся к живым. мишеням, как вонзаются брошенные меткой рукой копья у самой головы «погребенных».

Но тут рев толпы заглушает грохот выстрелов — это уже не видение, а реальность. Яростно сверкнули скрещенные копья, прогремели выстрелы, и вот уже всадники на полном скаку осадили коней. Стоящий возле меня мудир довольно улыбается: праздник удался на славу.

В былые времена старейшина племени бежал к живым мишеням и затем радостно воздевал руку к небу, если никто из них не был убит или ранен. Потом начинался обход «погребенных», а толпа и всадники, затаив дыхание, ждали решения мудира. Наконец он вскидывал одно из копий, вонзившееся ближе всего от головы живой мишени, и все по цвету ленточки сразу узнавали имя победителя. Наградой ему были восторженные крики толпы. «Погребенному» помогали выбраться из песка; он, как и всадник, имел право на дань восхищения. И если все признавали ловкость и меткость всадника, то не меньшее одобрение вызывало мужество «погребенного», у которого не дрогнул ни единый мускул, когда совсем рядом вонзилось в песок копье.

А теперь? Теперь толпа воздает должное мужеству и ловкости сразу всех всадников. Здесь нет победителей и побежденных, но ловкость всегда возбуждает искреннее восхищение зрителей.

Испуганные грохотом выстрелов, некоторые кони вздымаются на дыбы, а самые бесстрашные из наездников скачут к нам, по-прежнему не держась за уздечку и стоя в седле.

В наши дни поединок стал всеобщим праздником, в нем каждый юноша-бербер может показать свое мужество и высший класс верховой езды.

Мы сидим на деревянной приступке у дверей отведенного нам дома и неторопливо беседуем с мудиром. Гем временем двое наших переводчиков вручают награду (мешочек соли) каждому из участников состязания. Мы специально купили соль в Гафсе: здесь, в глубинных районах Туниса, она считается ценным подарком.