Тысяча лун - [61]

Среди присяжных были и богатые, и совсем простые люди – немолодые мужчины в поношенной одежде и молодые, одетые по последней моде, из Ноксвилля, Мемфиса, Нэшвилля. Кавалерийские брюки без желтой полосы. Уродливые стрижки из немецкой парикмахерской, расположенной здесь же на площади.

Секретарь призвал суд к порядку и постарался затушить разговоры. Скоро от них и впрямь остались лишь курящиеся угольки. Законник Бриско сидел рядом со мной, и я думала, что Литтлфэр будет скрывать свою неприязнь к нему, но ошибалась, судя по первому же злобному взгляду Литтлфэра. Он ненавидел этого человека, подписавшего документ полковника Пэртона, вестник смерти, и, скорее всего, совершившего также и другие преступления против бывшей Конфедерации.

Аврелий Литтлфэр обратился к присяжным, словно к почтительным наследникам, ожидающим его мыслей. Присяжные смотрели на него с уважением, жадно ловя каждое слово и желая понять, что он им говорит. Судья Литтлфэр спросил законника Бриско, признаю ли я себя виновной по обвинению в убийстве первой степени, и Бриско произнес:

– Не виновна.

Зал вскипел, хоть зрители и пытались сдерживаться, и секретарь заработал невидимым кнутом, стараясь их унять. Зачитали юридическую преамбулу обвинения, объясняющую природу дела, возможные результаты и возможные решения. Присяжным разъяснили их обязанности. Потом выступил обвинитель, высокий сутулый мужчина в лакированных туфлях и с золотой булавкой в галстуке, с приятным мягким лицом. Он сообщил нам, что именно собирается доказать и кого намерен вызвать, и заявил о своей уверенности, что виновница преступления сейчас находится тут, в суде. Как раз тогда я взглянула на Томаса и тут же об этом пожалела – его покрасневшее лицо было обликом воплощенного страдания.

Когда выступал законник Бриско, мне казалось, что его слова кое-как тащатся по полу и добираются до присяжных уже на последнем издыхании, но, возможно, то была лишь моя безумная фантазия. Бриско хорошо отозвался обо мне, отрицал обвинение и заявил, что намерен вызвать свидетелей, которые подтвердят его позицию и, без сомнения, на этом суд закончится: присяжные поймут, что я никоим образом не могла совершить это преступление и что в нем следует обвинять какое-то иное лицо, пока неизвестное. До этого я ни разу не видела законника Бриско в деле. Он был отличным актером, мистер Нун в Гранд-Рапидс одобрил бы. Бриско говорил округлыми фразами и держался чрезвычайно серьезно. Я подумала, что отсутствие живота ему идет, вот только черный бархатный жилет был сшит раньше и висел на нем, как лишняя кожа.

Но может, все еще и обойдется. Я не знала. Я была просто девочкой на вражеской территории, так это ощущалось. Красивый обвинитель говорил так уверенно, что даже я на скамье подсудимых дрогнула, будто и впрямь совершила такое гнусное деяние, достойное самой червивой души. Вызвали Джона Коула, чтобы он свидетельствовал в мою пользу, и он именно так и поступил, очень мило. Он мог бы сказать все нужное одним взглядом, типичным взглядом Джона Коула, но знал, что должен распространенно высказать свои, обычно краткие, мысли. Когда его спросили, он рассказал всю короткую историю моей жизни – и откуда я взялась, и то, что он надеется когда-нибудь отправить меня учиться в Дартмутский колледж, где индейцев могут научить «чему-нибудь редкому», как он выразился.

Потом вызвали Пег. Видимо, до этого ее держали в коридоре. На ней было чудовищное платье-халат, которое она любила, – не знаю почему. Судебные приставы со скрипом распахнули большие двери, и она вошла – маленькая, испуганная. Меня потряс ее вид – не только потому, что я за нее боялась, но и потому, что я каждый раз при виде ее испытывала потрясение. Все это время я смотрела на Аврелия Литтлфэра, чтобы увидеть его реакцию. Он едва заметно поморщился, но в остальном держался сурово и не касательно к нашим бывшим встречам.

Законник Бриско задал Пег все вопросы, какие собирался, и она отвечала по-простому, странно бодрым тоном. Она снова рассказала, что видела, как я заснула после наступления темноты и проснулась только утром. Обвинитель указал, что она не может этого знать, поскольку и сама спала. Как далеко от фермы до города? Можно ли было бесшумно вывести мула из конюшни? Держит ли Лайдж Маган собаку, которая могла залаять? Верно ли, что вы близкая подруга обвиняемой и потому в любом случае будете показывать в ее пользу? Верно ли, что вы индеанка, как и обвиняемая, и разве индейцы не славятся двуличием? Разве в Декларации независимости они не именуются явным образом «безжалостными дикарями, чьи признанные правила ведения войны сводятся к уничтожению людей, независимо от возраста, пола и семейного положения»? Пег сказала, что не знает и не слыхала о таком. Тем не менее присяжные, судя по всему, остались под впечатлением от ее свирепой дикости и, поскольку в округе Генри индейцев не знали, вновь возрадовались, что все чикасо были устранены много лет назад. Пег ответила на все вопросы с милой застенчивостью, и ее снова увели.

Затем вышли двое мальчишек, которые заявили, что видели «краснокожую девчонку», говорили с ней и ответили на ее вопрос о том, где находится бакалейная лавка Хикса. Обвинитель спросил, присутствует ли эта краснокожая сегодня в суде, и они ответили «угу» и указали на меня.