Тысяча лун - [46]

– Живых я и не боюсь.

– Ну так он не мертвый, я тебе точно говорю, не мертвый.

К этому времени мы уже дошли до первых жилых хижин. На задах гирляндами висели панталоны, рубашки на пуговицах, дамское белье и всякое такое. Я решила, что прачки ходят стирать независимо от рейдов и прочих мелочей. В огромном черном котле варилась каша из овсяных зерен, но сейчас за котлом никто не следил. Это для лошадей, надо думать. А может, мятежники тоже любят овес.

– Жди тут, друг мой Винона. Я пошла дергать сатану за бороду.

Она прошлепала босиком по крыльцу и исчезла в полумраке хижины. Окна в хижине были совсем маленькие, так удобней для обороны. В эти оконца разве что ствол винтовки можно выставить, больше ничего не пролезет. Хотя лето едва началось, сегодняшний день решил потягаться жарой с костром, на котором варился овес. Солнце гвоздило меня по голове, и я пожалела, что не подумала надеть шляпу. Перед глазами всплыло укоризненное лицо Лайджа Магана: «Винона, ну что я тебе говорил, что я говорил?» Он был прав, когда настаивал на шляпе. На лагерь лился огромный потоп желтого света. Широкая река словно разбухла от жара. Она бежала себе, сверкая, по камушкам и напевала обычную речную песенку. Мой душевный подъем продолжался, но теперь, когда Пег ушла, мне стало чуть не по себе, и я уже стала обдумывать – может, мне самой пробраться в оружейную и попросту унести винтовку? Я это серьезно обдумывала. С чего вдруг Аврелий Литтлфэр, самая злобная и корыстная душа в Теннесси, решит вернуть ружье Виноне Коул? Сказала ли я Пег, что ружье принадлежит Теннисону Бугеро – тому самому, кого Аврелий Литтлфэр счел нужным уничтожить? Или теперь я знаю, что это был вовсе не он, а полковник Пэртон? И я подумала: что, если полковник Пэртон это сделал, чтобы разворошить осиное гнездо? Чтобы законник Бриско составил документ, оправдывающий налет на мятежников? Я решила, что это возможно. Я поздравляла себя с таким блестящим умозаключением, когда Пег высунула голову наружу и велела мне зайти в дом.

– Ходи веселей, солдат, – сказала она.

И я вступила в самую обитель зла. Так мне казалось. В рассказах моей матери часто появлялись демоны и другие обитатели тьмы, и мы, дети, любили про них слушать. Любили, потому что, слушая, ерзали и чуть не теряли сознание от страха. Эта комната была пустая, чистая и странно похожая на комнаты в доме законника Бриско, где всегда поддерживали чистоту и порядок. До того, как люди Зака Петри этот дом сожгли. Здесь царила атмосфера благости и размеренности. На полке выстроились в идеально ровный ряд книги. Бумаги на столе были аккуратно разложены в выровненные стопки. Были тут и карты, и картины – надо сказать, что Аврелий Литтлфэр, тезка императора-философа, как раз работал с одной из карт, что-то чертя на ней красным карандашом. Проводил прямую, которая что-то означала, но я не знала что. Как те люди, что одним взмахом карандаша провели железную дорогу через весь остров Черепахи. Аврелий Литтлфэр не сразу поднял голову. Он оказался не исчадием адского пламени с рогами, а чем-то вроде миниатюрного генерала. Легкая серая куртка, борода расчесана, усы аккуратно подстрижены – я даже представила, как он их стрижет, вглядываясь в тусклое зеркало. Может быть, даже что-то мурлыкая про себя. Он был аккуратный, как военный корабль. Седые волосы зачесаны назад от загорелого лица. Глаза серые. Он поднял голову и улыбнулся – единственное, что его портило, это полный рот погибших зубов. И снова углубился в работу – разметку карты.

– Так как тебя зовут? – спросил он.

Я едва соображала и чуть не ляпнула «Винона».

– Билл, сэр.

– И ты закадычный дружок моей Пег?

– Да, сэр.

– Когда ж вы задружиться-то успели? Может, это одна из тайн вселенной. Как люди встречаются. Негде вам было встретиться под Божьим небом, однако ж вы задружились.

Он еще порисовал на карте, слюнявя красный грифель белесым языком, что-то помечая и обводя кружочками. Потом, кажется, закончил, потому что отъехал на стуле от стола, откинулся назад, подняв стул на задние ножки, и уравновесился в этой позе. Теперь я видела: он в черных сапогах, так начищенных, что комната хотела поселиться в них вся, от светлых окошек до теней в углах.

– Моя Пег, она говорит, у нас твое ружье. Меня это удивляет, но если оно у нас, я более чем готов вернуть его тебе. Мне не хотелось бы думать, что мои люди забирают чужое, за исключением военных трофеев. Военные трофеи по давней традиции принадлежат солдату и центуриону, мистер Билл. Десять тысяч лет цивилизации это подтверждают. Я буду весьма признателен, если ты расскажешь, каким образом мы неведомо для себя вступили во владение твоим ружьем.

– Факты этого дела несколько туманны, сэр, – ответила я. – Человек, именующий себя «преподобный Уинкл Кинг», сказал мне, что нашел мое ружье и продал его мистеру Петри.

– Продал мистеру Петри. Подумать только. Я знаком с преподобным, хоть в Америке, пожалуй, и не найдется епископа, готового признать за ним это звание. Давайте пойдем в оружейную и посмотрим на эту самую винтовку.

Пег уже сияла от радости и, кажется, думала, что все идет как по маслу. Я все еще ожидала, что разговор в любой момент может свернуть в нежелательную для меня сторону. И тут начнется шум и потасовка. Но пока ничего такого не происходило, а теперь миниатюрный элегантный мужчина, чью куафюру одобрила бы даже Лана Джейн Сюгру, поднялся со стула. Шпоры вызванивали приглушенную мелодию на земляном полу, утоптанном и посыпанном опилками – может, для того, чтобы улавливать возможные плевки.