Тысяча и одна минута. Том 1 - [16]

– Ведь и много бывает таковых швей-невест: у батюшки в дому, рукоделье загляденье, и заморская швея кажись лучше не сделает; а вышла замуж, да как пойдет тачать, то такого тебе понаделает, что и знахарь не разберет. Видишь, примерно, что красное, а не поймешь что оно: цвет ли то вышит, роза алая, аль то жареной рак!

Вот и наши царевны свои ковры изукрасили так:

Царь Тафута в своих палатах похаживает, в окошко Тафута поглядывает, поджидает подарков от своих невесток нареченных, от которой-де будет удачи ждать.

Идет царевич Мартын, несет под мышкой что-то завязанное.

«Ну, молвил Тафута царь, видно будет прок: одна невестка что-то изготовила!»

Идет царевич Мирон тоже с узелком под мышкою.

«Вот и другой! царь Тафута думает, чтои-то не видать моего милого сына Иванушки?.. эх, неудача видно сгубила беднягу сердечного, видно напалась жена неработница!.. а добрый он малой, не в братьев тих, а вот ему за тихость какая оказия, жена не ладна!.. Видно кто смел, тот и. лакомо съел, а кто похилей, тот так поговей!.. эх, эх!.. Мудро на свете устроено!..»

Ан глядь Тафута еще в окно, идет его любимый сын, царевич Иван, и несет под мышкою тож. узелок, только маленькой.

«Ну», молвил Тафута, тяжело вздохнувши «помиру идти, так хоть тестом брать; авось и его жена что-нибудь соткала!».

Собрались царевичи, вышел и Тафута к ним. «Что дети скажете хорошего, рукодельницы ваши жены, или так-себе?»

– Да вот, батюшка-родитель, говорят старшие царевичи, вот, изволь посмотреть, вот что наши жены изготовили!.. не знаем как потебе, а по нас загляденье!..

Царь Тафута усмехнулся и вымолвил: «у меня на это побаска есть.»

4-я побаска царя Тафуты

Был жил один человек, торговый и ловкой малой он был по своим делам, все у него шло, как надобно; любили его все, кто равен с ним был, и уважали его все подчиненные, и он был с ними строг, правдив и взыскателен… а дома, противу жены – бывало боится вымолвить лишнее, и если видит беспорядок какой, только махнет рукой да вздохнет себе тихохонько… Вот так-то раз пришел он домой; целый день сердяга по торговым делам маялся, перехватить нигде не успел, голоднехонек; пришел домой поужинать, сел за стол, откусил хлеба с голодухи-то что ли, иль в самом деле хорош был, – он ему очень понравился… «жена! ты-чтоль пекла?»

– Нет, это я; отвечает мать. А разве хорош?

«Ну, не то, чтобы очень хорош, а порядочный!»

Потом подали щей ему; хлебнул бедняга, да как пустит ложкой по столу… «Что это», говорит, «это в рот нельзя взять, вы, матушка, что ли это изготовили?»

– Нет, это стряпня женина.

«А!..» взял муж ложку, еще щи попробывал… и давай есть: «нечто, говорит, посоля схлебаются!..»

Так-то и вы, мои милые, на изделье жен своих не больно дивуйтеся… иное ведь только мужу посоля схлебать, а человеку постороннему хоть на улицу кинь… ну, ну-те-ко, покажите изделья жен своих!.

«Развернули ковры свои старшие царевичи…

„Да, молвил Тафута, дельце не больно диковенное: у меня бывало в старые годы и бабушка слепая лучше страчивала… примерно, что это такое?“ спрашивает Тафута на ковер показывая.

Царевич Мартын говорит… Да что же, вестимо что: это дерево! А царевич Мирон говорит: нет, это птица зеленая!»

«Вот то-то, прибавил Тафута царь, то-то и есть, видно Бог-де весть, что в котомке есть… ну-ко царевич Иван, чем-то ты похвастаешься?..»

– Да что, батюшка, и показать, я чаи, совестно: мне жена завернула что то, говорит, – носи, не знаю хорошоль оно: не виня меня, а мне думается, что тоже что-то не больно ладное.

Развернул царевич Иван ковер… так все и ахнули: нитка к нитке, цветок к цветку, камушек к камушку… и красно, и красиво, и золото светит, и камни блестят самоцветные… ковер, как сложишь, невелик, а развернешь – целый дом покроет и с крышею!

– Ну, говорит царь Та фу та, ну любезный сын, жена твоя мастерица, рукодельница; нечего сказать: хоть бы такое дело и из за-моря вывезть, так и то впору!

Царевичи Мартын да Мирон стоят рты поразинувши, а царевич Иван забыл инда и уродливость женшшу: больно ему любо, что жена его сделала такую штуку диковенную, угодила его отцу-родителю!

Взявши ковры царь Тафута к себе, еще к своим детям речь повел:

– Это все-таки дело хорошее, что ваши жены сделали, что я велел, хорошо ли, худо ли, покрайней мере исполнили мое желание… Теперь у меня еще одна штука на разуме есть… сплести, соткать бабе дело не важное, а важное дело бабе стряпать уметь: изделье-рукоделье можно на деньги купить, а съестное, тому кто домком обзавелся, покупать никак не следует; стряпня дело бабье и в семейном быту дело нужное; из-за каши девка за муж идет, из за щей парень женится!

Так скажите-ко женам своим, чтобы они к завтрему испекли мне по хлебу здобному… да своими руками, уменьем своим, не советуясь с бабой-стряпухою… Ступайте-ж дети домой!.. Завтра я вашего хлеба-соли отведаю, и уж тогда поправде скажу, в которой из ваших жен больше смыслу!

Пошли домой царевичи Мартын да Мирон к своим пошли; а царевич Иван к своей лягушке отправился.

И хоть и весело ему, радостно, что она хорош ковер соткала, а сам он себе на уме все-таки призадумался: беда да и только; ковер смастерить дело хитрое, умному это не почем идет, а хлеб испечь – дело и простое, а трудное: тут-де надо и вкус иметь, вкус человечий не лягушечий!..