Тысяча и одна минута. Том 1 - [15]

А Михей на печи лежучи, услышав такие речи приветливые, вскочил и кричит служителю: врет, батюшка, она, баба-дура, жена моя, дома я!.. Всунул в окно голову, кланяется и спрашивает: а что, родимый, хорошо починил?..

Как схватит его родимый за волосы и ну таскать приговаривая: «Ах ты разбойник, что ты наделал, голова глупая!.. Вот тебе дураку, вот тебе!.. Не смей соваться не в свое дело, не смей портить чужое добро, да морочить людей своею смышленостью!.. Вот тебе!..»

Бултыхался, бултыхался Михей в окне, насилу высвободился изо всей силы и упал на пол, и тут таки похвалился, не утерпел… Вишь как, сказал, наши рвутся: инда волосы в руках остаются!

Смотрите же и вы, мои милые, не такие ль же мастерицы и ваши жены смышленые!.. Да ну, ступайте домой! увидим на деле, на что ваши глаза глядели, когда жен выбирали себе!

Пошли к женам старшие царевичи, за ними пошел и царевич Иван, вздыхаючи тяжело да думая: «Что, зеленоглазая, навязалась ко мне в жены, сумела своими болотными лапами мою стрелу достать, сумей же теперь ими и ковер соткать!»

Приходит домой царевич Иван больно не весел. Увидав его, лягушка-было запрыгала радостно, да как приметила, что он кручинный такой и спрашивает… «Что ты, царевич, так не весел?.. а? пурр-ква!»

– Да, сказал Царевич с досадою, тут попуркаешь!. Вот батюшка велел, показал всем женам нашим, его трех сыновей, выткать по ковру узорчатому! Братья обещались, дали слово за жен, да я знаю, они потешат батюшку, сделают, а я-то что ему принесу?

«И-их, царевич! так это-то печалит тебя?.. Плохи мужья, что за жен обещаются; хорошо, что ты ничего не сказал. Будь покоен, ложись спать, утро вечера мудренее!»

– Да, подумал царевич, то же нам и мудрец сказал, когда нас женить затевал, и удалося мне одному дело мудрое; да пусто в нем, яб его променял на дело совсем неразумное!

Однако послушался совета жены, с горя опять завалился спать.

А лягушка тем часом… скок да скок, квак да квак, да и сделала так… вскочила на окно, на задния лапки села и тоненьким голосом запела:

Ветры буйные

Всех четырех стран

Сослужите мне

Службу верную!

Принесите мне

Скоро на-скоро,

Что мне надобно,

В нем нуждаюся!..

От овец волну,

От лугов цветов,

А с морского дна

Золота песку,

Из среды земли

Ярких бисеров, –

Чтоб соткать ковер

Мне узорчатый,

Чтоб потешить мне

Друга милого!

Задули со всех четырех сторон ветры буйные: и волна цветистая и бисер блестящий, и золото светлое так в окно и посыпались, ровно зимняя мятелица. А лягушка все подобрала, уложила камушек к камушку, цветок к цветку, золотом обвела, волной выстегала, и глядишь: лежит ковер узорчатый, да такой, что уж, вестимо, где у нас такому быть… знамо, дело волшебное, так оно так и вычурно!.. А царевич спал не видал, как лягушка и ковер выткала, сготовила, и свернула его, уложила в свою корзинку плетеную, и сама на него села, как будто ничего не делала.

Царевичи Мартын да Мирон тоже просят своих жен показать смышленость женскую, выткать отцу-родителю по ковру узорчатому, и изготовить-де завтра к вечерне, в дальний ящик дела не откладывая! Девицы-невесты, жены царевичей, и так и сяк было поотнекиваться, нельзяль переждать недельку-место? Нет, говорят царевичи, никак нельзя, батюшка так велел, дело непременное… Вот мы вам накупили и шелков и волны цветной и бисеров, шейте как хотите, девиц прислужниц на подмогу возьмите, а по ковру непременно сделайте!

Так как царевичи Мартын да Мирон оба дружно жили, то и жен невест своих вместе свели: пусть-де их вместе работают, одна другой поможет, одна другой посоветует!

Но невесты-девицы не сладят, никак не придумают.

«Кабы мои нянюшки да мамушки были тут» говорит невеста, жена Мартына царевича, «чтобы они научили как делу идти, помогли-бы беде, рассказали бы, как начать и как покончать!»

– Кабы мамушка моя, да подружки-наемные девушки здесь очутилися, говорит Белопега, невеста Мирона царевича, то бы они горе наше поправили, все сами соткали и вышили, только бы сиди да поглядывай!

Но как теперь пришло будущим царевнам свой ум приложить, то они мерекали, мерекали, умом-разумом раскидывали – ум вишь хорошо, а два лучше того; ан нет, там и два ума не помогают, где руки не совладают. Придумали однако царевны вот что: «пошлем-де мы Чернавку посмотреть тихонько: ткет ли ковер невеста Ивана царевича, или и она так же горазда, как мы!»

Послали Чернавку подсматривать. И пришла она Чернавка с ответом назад и докладывает:

– Видеть я-де ничего не видала, да и видеть нельзя: невеста царевича Ивана сидит во высоком тереме, а слышать я кое-что слышала, хоть не совсем толковито, а догадалася: она царевна поет в терему песню заунывную, просит она ветры буйные, чтобы, видно, отнесли ее на родимую сторонушку, там-де, поет она, есть золотой песок и бисера самоцветные; и поет она еще, что соткала уже ковер на утеху своему другу милому!

«Как? вскрикнули царевны, неужели она ковер соткала?»

– Да, отвечала Чернавка, я из песни её все это выслушала.

«Так-им, сестрица, давай же и мы за работу примемся; авось хоть как-нибудь да сделаем!»

И давай царевны биться с ковром маяться; беда научит, как горю помочь, и, с помощью девки-Чернавки, смышленой швеи, смастерили царевны по ковру цветному; хоть узоры на нем незнамо покаковски наставлены, да красны-хороши, а что на них значится, не нам угадать.