Творения - [13]

<1916>

95 . "Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова…"

Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова

Явились вы, как лебедь в озере.

Я не ожидал от вас иного

И не сумел прочесть письмо зари.

А помните? Туземною богиней

Смотрели вы умно и горячо,

И косы падали вечерней голубиней

На ваше смуглое плечо.

Ведь это вы скрывались в ниве

Играть русалкою на гуслях кос.

Ведь это вы, чтоб сделаться красивей,

Блестели медом — радость ос.

Их бусы золотые

Одели ожерельем

Лицо, глаза и волос.

Укусов запятые

Учили препинанью голос,

Не зная ссор с весельем.

Здесь Божия мать, ступая по колосьям,

Шагала по нивам ночным.

Здесь думою медленной рос я

И становился иным.

Здесь не было «да»,

Но не будет и «но».

Что было — забыли, что будем — не знаем.

Здесь Божия матерь мыла рядно,

И голубь садится на темя за чаем.

1916, 1922

96 . "Народ поднял верховный жезел…"

Народ поднял верховный жезел,

Как государь идет по улицам.

Народ восстал, как раньше грезил.

Дворец, как Цезарь раненый, сутулится.

В мой царский плащ окутанный широко,

Я падаю по медленным ступеням,

Но клич «Свободе не изменим!»

Пронесся до Владивостока.

Свободы песни, снова вас поют!

От песен пороха народ зажегся.

В кумир свободы люди перельют

Тот поезд бегства, тот, где я отрекся.

Крылатый дух вечернего собора

Чугунный взгляд косит на пулеметы.

Но ярость бранного позора —

Ты жрица, рвущая тенета.

Что сделал я? Народной крови темных снегирей^*

Я бросил около пылающих знамен,

Подругу одевая^*, как Гирей^*,

В сноп уменьшительных имен.

Проклятья дни! Ужасных мук ужасный стон.

А здесь — о, ржавчина и цвель^*! —

Мне в каждом зипуне мерещится Дантон^*,

За каждым деревом — Кромвель.

10 марта 1917

97 . Orневоду

Слово пою я о том,

Как огневод, пота струями покрытый, в пастушеской шкуре из пепла, дыма и копоти,

Темный и смуглый,

Белым поленом кормил тебя,

Дровоядного зверя огня.

Он, желтозарный, то прятался смертью

За забор темноты, то ложился кольцом, как собака,

В листве черного дерева мрака.

И тогда его глаз нам поведал про оперение синего зимородка.

И черными перьями падала черная ветвь темноты.

После дико бросался и грыз, гривой сверкнув золотой,

Груду полен среброрунных,

То глухо выл, пасть к небу подняв, — от холода пламенный голод, жалуясь звездам.

Через решетку окна звезды смотрели.

И тебя, о, огонь, рабочий кормил

Тушами белых берез испуганной рощи,

Что колыхали главами, про ночь шелестя

И что ему все мало бы, а их ведь не так уже много.

О приходе людей были их жалобы. Даже

На вывеску «Гробов продажа» (крик улиц темноты)

Падала тихая сажа.

23 октября 1917

98 . "А я…"

Л. Г.

А я

Из вздохов дань

Сплетаю

В Духов день^*.

Береза склонялась к соседу,

Как воздух зеленый и росный.

Когда вы бродили по саду,

Вы были смелы и прекрасны.

Как будто увядает день его,

Береза шуметь не могла.

И вы ученица Тургенева!

И алое пламя повязки узла!

Может быть, завтра

Мне гордость

Сиянье сверкающих гор даст.

Может, я сам,

К 7 небесам

Многих недель проводник,

Ваш разум окутаю,

Как строгий ледник,

И снежными глазами

В зеленые ручьи

Парчой спадая гнутою,

Что все мы — ничьи,

Плещем у ног

Тканей низами.

Горной тропою поеду я,

Вас проповедуя.

Что звезды и солнце — все позже устроится.

А вы, вы — девушка в день Троицы.

Там буду скитаться годы и годы.

С коз

Буду писать сказ

О прелестях горной свободы.

Их дикое вымя

Сосет пастушонок.

Где грозы скитаются мимо,

В лужайках зеленых,

Где облако мальчик теребит,

А облако — лебедь,

Усталый устами.

А ветер,

Он вытер

Рыданье утеса

И падает, светел,

Выше откоса.

Ветер утих. И утух

Вечер утех

У тех смелых берез,

С милой смолой,

Где вечер в очах

Серебряных слез.

И дерево чар серебряных слов.

Нет, это не горы!

Думаю, ежели к небу камень теснится,

А пропасти пеной зеленою моются,

Это твои в день Троицы

Шелковые взоры.

Где тропинкой шелковой,

Помните, я шел к вам,

Шелковые ресницы!

Это,

Тонок

И звонок,

Играет в свирель

Пастушонок.

Чтоб кашу сварить,

Пламя горит.

А в омуте синем

Листья кувшинок.

<Май-июнь 1918>

99 . Харьковское Оно

Где на олене суровый король

Вышел из сумрака северных зорь,

Где белое, белое — милая боль,

Точно грыз голубя милого хорь.

Где ищет белых мотыльков

Его суровое бревно,

И рядом темно молоко —

Так снежен конь. На нем Оно^*!

Оно^* струит, как темный мед,

Свои целуемые косы.

На гриве бьется. Кто поймет,

Что здесь живут великороссы?

Ее речными именами^*

Людей одену голоса я.

Нога качает стременами,

Желтея смугло и босая.

<Лето 1918>

100 . "Сияющая вольза…"

Сияющая вольза

Желаемых ресниц

И ласковая дольза

Ласкающих десниц.

Чезори^* голубые

И нрови своенравия.

О, мраво! Моя моролева,

На озере синем — мороль.

Ничтрусы^* — туда!

Где плачет зороль.

<1918>

101 . "Ветер — пение…"

Ветер — пение

Кого и о чем?

Нетерпение

Меча быть мячом^*.

Люди лелеют день смерти,

Точно любимый цветок.

В струны великих, поверьте,

Ныне играет Восток.

Быть может, нам новую гордость

Волшебник сияющих гор даст,

И, многих людей проводник,

Я разум одену, как белый ледник.

1918–1919

102 . О свободе

Вихрем разумным, вихрем единым

Все за богиней — туда!

Люди крылом лебединым

Знамя проносят труда.

Жгучи свободы глаза,

Пламя в сравнении — холод!

Пусть на земле образа!

Новых построит их голод.

Двинемся, дружные, к песням!

Все за свободой — вперед!

Станем землею — воскреснем,

Каждый потом оживет!

Двинемся в путь очарованный,