Творения - [11]

А вы, старейшие из старых,

Старее, нежели Додо^*,

Идите прочь! Не на анчарах

Вам вить воробушка гнездо.

Для рукоплескания подмышек

Раскрывши свой увядший рот,

Вас много, трепетных зайчишек,

Скакало в мой же огород.

В моем пере на Миссисипи

Обвенчан старый умный Нил.

Его волну в певучем скрипе

Я эхнатэнственно женил.

<1915>

78 . Суэ

На небо восходит Суа.

С востока приходят с улыбкой Суэ^*.

Бледнея, шатаются нашей земли,

Не могут набег отразить, короли.

Зовут Суэ князя Веспуччи,

Разит он грозою гремучей.

Чипчасы^* шатаются, падая,

Победой Суэ окровавленно радуя.

И вот Монтезума^*, бледнея, пришел

И молвил: «О, боги! Вам дали идол»,

Не смея сказать им: «О, братья!»

Но что же? На нем уж железное платье

Суэ на владыку надели.

Он гордость смирил еле-еле.

Он сделался скоро темней и смуглей,

Он сделался черен, как пепел.

3 дня он лежал на цветах из углей,

3 дня он из клюва колибрина не пил.

На третий его на носилках уносят.

Как смерть, их пришествие губит и косит.

<1915>

79 . Смерть в озере

«За мною, взвод!» —

И по лону вод

Идут серые люди,

Смелы в простуде.

Это кто вырастил серого мамонта грудью?

И ветел далеких шумели стволы.

Это смерть и дружина идет на полюдье,

И за нею хлынули валы.

У плотины нет забора,

Глухо визгнули ключи.

Колесница хлынула Мора

И за нею влажные мечи.

Кто по руслу шел, утопая,

Погружаясь в тину болота,

Тому смерть шепнула: «Пая^*,

Здесь стой, держи ружье и жди кого-то».

И к студеным одеждам привыкнув

И застынув мечтами о ней,

Слушай: смерть, пронзительно гикнув,

Гонит тройку холодных коней.

И, ремнями ударив, торопит

И на козлы, гневна вся, встает,

И заречною конницей топит

Кто на Висле о Доне поет.

Чугун льется по телу вдоль ниток,

В руках ружья, а около — пушки.

Мимо лиц — тучи серых улиток,

Пестрых рыб и красивых ракушек.

И выпи протяжно ухали,

Моцарта пропели лягвы,

И мертвые, не зная, здесь мокро, сухо ли,

Шептали тихо: «Заснул бы, ляг бы!»

Но когда затворили гати^* туземцы,

Каждый из них умолк.

И диким ужасом исказились лица немцев,

Увидя страшный русский полк.

И на ивовой ветке извилин,

Сноп охватывать лапой натужась,

Хохотал задумчивый филин,

Проливая на зрелище ужас.

<1915>

80 . Бог 20-го века

Как А,

Как башенный ответ — который час?

Железной палкой сотню раз

Пересеченная Игла,

Серея в небе, точно Мгла,

Жила. Пастух железный, что он пас?

Прочтя железных строк записки,

Священной осению векши^*,

Страну стадами пересекши,

Струили цокот, шум и писки.

Бросая ветку, родите стук вы!

Она, упав на коврик клюквы,

Совсем как ты, сокрывши веко,

Молилась богу другого века.

И тучи проволок упали

С его утеса на леса,

И грозы стаями летали

В тебе, о, медная леса.

Утеса каменные лбы,

Что речкой падали, курчавясь,

И окна северной избы —

Вас озарял пожар-красавец.

Рабочим сделан из осей,

И икс грозы закрыв в кавычки,

В священной печи жег привычки

Страны болот, озер, лосей.

И от браг болотных трезв,

Дружбе чужд столетий-пьяниц,

Здесь возник, быстер и резв,

Бог заводов — самозванец.

Ночью молнию урочно

Ты пролил на города,

Тебе молятся заочно

Труб высокие стада.

Но гроз стрела на волосок

Лишь повернется сумасшедшим,

Могильным сторожем песок

Тебя зарыть не сможет — нечем.

Железных крыльев треугольник,

Тобой заклеван дола гад,

И разум старший, как невольник,

Идет исполнить свой обряд.

Но был глупец. Он захотел,

Как кость игральную, свой день

Провесть меж молний. После, цел,

Сойти к друзьям — из смерти тень.

На нем охотничьи ремни

И шуба заячьего меха,

Его ружья верны кремни,

И лыжный бег его утеха.

Вдруг слабый крик. Уже смущенные

Внизу столпилися товарищи.

Его плащи — испепеленные.

Он обнят дымом, как пожарище.

Толпа бессильна; точно курит

Им башни твердое лицо.

Невеста трупа взор зажмурит,

И, после взор еще… еще…

Три дня висел как назидание

Он в вышине глубокой неба.

Где смельчака найти, чтоб дань его

Безумству снесть на землю, где бы?

<1915>

81 . "В холопий город парус тянет…"

В холопий город парус тянет.

Чайкой вольницу обманет.

Куда гнется — это тайна,

Золотая судна райна^*.

Всюду копья и ножи,

Хлещут мокрые ужи^*.

По корме смоленой стукать

Не устанет медный укоть^*,

На носу темнеет пушка,

На затылках хлопцев смушки.

Что задумалися, други,

Иль челна слабы упруги^*?

Видишь, сам взошел на мост,

Чтоб читать приказы звезд.

Догорят тем часом зори

На смоле, на той кокоре^*.

Кормщик, кормщик, видишь, пря^*

В небе хлещется, и зря?

Мчимтесь дальше на досчане^*!

Мчимся, мчимся, станичане.

Моря веслам иль узки?

Мчитесь дальше, паузки^*!

В нашей пре заморский лен,

В наших веслах только клен.

На купеческой беляне^*

Браги груз несется пьяный;

И красивые невольницы

Наливают ковш повольницы^*.

Голубели раньше льны,

Собирала псковитянка,

Теперь, бурны и сильны,

Плещут, точно самобранка.

<1915>

82 . "Усадьба ночью, чингисхань!.."

Усадьба ночью, чингисхань!

Шумите, синие березы.

Заря ночная, заратустрь!

А небо синее, моцарть!

И, сумрак облака, будь Гойя!

Ты ночью, облако, роопсь^*!

Но смерч улыбок пролетел лишь,

Когтями криков хохоча,

Тогда я видел палача

И озирал ночную, смел, тишь.

И вас я вызвал, смелоликих,

Вернул утопленниц из рек^*.

«Их незабудка громче крика», —

Ночному парусу изрек.

Еще плеснула сутки ось,

Идет вечерняя громада.

Мне снилась девушка-лосось^*

В волнах ночного водопада.

Пусть сосны бурей омамаены

И тучи движутся Батыя,