Творчество Лесной Мавки - [32]

 Бились они день,

 бились другой;

 к полудню третьего дня пали знамена Игоревы.

 Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы,

 тут кровавого вина недостало;

 тут пир окончили храбрые русичи:

 сватов напоив допьяна, сами полегли

 за землю Русскую.

 Никнут травы от жалости,

 деревья в плаче к земле приклоняются.

               """""""""""""""""""

 Уже, братья, невеселая пора настала,

 уже пустошь воинство прикрыла.

 Встала обида в войсках Даждьбогова внука,

 вступила девой на землю Троянову,

 всплеснула крылами лебяжьими

 на синем море у Дона;

 всплеснула, потопила времена добрые.

 Борьба княжья с погаными прекратилась,

 ибо стал прекословить брат брату:

 "Се мое, а то мое же".

 И начали князья про малое

 говорить "То великое",

 и так сами на себя крамолу ковали.

 А поганые со всех сторон пошли с победами

 на землю Русскую.

               """"""""""""""""

 О, далече залетел сокол, птиц бия, — к морю!

 А Игорева храброго полка не воскресить.

 По ним затужила Карна,

 и Желя пошла по Русской земле,

 разомкнув огонь в погребальном роге.

 Жены русские заплакали, стеная:

 "Теперь нам своих любимых

 ни мыслию помыслить,

 ни оком увидеть,

 ни словечка их не услыхать,

 а злата да серебра век не увидать".

             """"""""""""""

 И застонал, братья, Киев от скорби,

 а Чернигов от злых напастей.

 Тоска разлилась по Русской земле;

 печаль многоводная течет средь земли Русской.

 А князья сами на себя крамолу выковали,

 а поганые сами,

 победами нарыскивая на Русскую землю,

 взимая дань по белке от двора.

            """"""""""""""""

 Ибо те оба храбрые Святославича —

 Игорь и Всеволод —

 раздором пробудили коварство вражие,

 что усыпил было отец их —

 Святослав грозный великий киевский —

 грозою:

 потоптал своими полками сильными

 и мечами булатными,

 наступил на землю Половецкую,

 сравнял холмы и овраги,

 взбаламутил реки и озера,

 иссушил потоки и болота.

 А поганого хана Кобяка из лукоморья,

 от железных великих полков половецких,

 вихрем исторг;

 и упал Кобяк во граде Киеве,

 в гриднице Святославовой.

 Тут немцы и венецианцы,

 тут греки и морава

 поют хвалу Святославу,

 хулят князя Игоря,

 что уронил богатство, на дно Каялы — реки половецкой

 русского золота щедро насыпал.

 Тогда князь Игорь пересел из седла золотого

 в седло рабское,

 унынье охватило забралы городов,

 а веселье поникло.

           """"""""""""""""

 А Святослав увидел тяжкий сон

 в Киеве на горах.

 "В ночь с вечера обряжали меня, — молвит, —

 в черный саван,

 положили на ложе тисовом,

 черпали мне синее вино,

 с горем смешанное;

 сыпали мне пустыми колчанами поганых пришлецов

 окатный жемчуг на грудь,

 и нежили меня.

 Уже зияли доски без князька

 в моем терему златоверхом.

 Всю ночь с заката

 седые вороны граяли у Плесеньска,

 на околице шумел лес Кияни,

 и понеслись они к синему морю".

 И молвили бояре князю:

 "Уже, княже, горе ум пленило,

 ибо два ясных сокола слетели

 с отчего златого престола

 поискать град Тьмутаракань

 или шлемом Дону зачерпнуть.

 Уже соколикам крылья подрезали

 погаными саблями,

 да и сами они запутались

 в силках железных".

                """""""""""""""""

 Темно сделалось в третий день:

 два солнца померкли,

 багряные лучи их погасли,

 и с ними два молодых месяца —

 Олег и Святослав —

 тьмою заволоклись

 и в море упали,

 на радость и на великое буйство половцам.

 На Каяле-реке тьма свет покрыла —

 по Русской земле простерлись половцы,

 как рыси хищные.

 Уже позор заслонил славу,

 уже грянула нужда на волю.

 Плачет Див над землею русской.

 Уже готские красные девы

 распелись на берегу синего моря:

 русским золотом позванивая,

 воспевают время Бусово,

 лелеют месть за Шарокана.

 А мы уже, дружина, жаждем веселья!

 Тогда великий Святослав

 изронил златое слово,

 со слезами смешанное,

 и молвит:

 "Сыновья мои, Игорь и Всеволод!

 Рано начали Пололвецкую землю

 мечами терзать,

 а себе славы искать.

 Но нечестно одолели,

 нечестно кровь поганую пролили.

 Ваши храбрые сердца

 из жестокого булата скованы

 и в ярости закалены.

 Не пощадили вы моей серебряной седины.

 Я уже не вижу власти

 сильного,

 и богатого,

 и державного со множеством воинов,

 брата моего Ярослава,

 с черниговскими боярами,

 с могучими воеводами,

 и с татранами,

 и с шельбирами,

 и с топчаками,

 и с ревугами,

 и с ольберами.

 Те без щитов, с ножами засапожными

 кликом полки побеждают,

 звоня в прадедовскую славу.

 Но молвите: "Мужаемся сами,

 прежнюю славу сами похитим,

 грядущую славу сами поделим!"

 А дивно ли мне, братья, старику помолодеть?

 Когда оперился сокол,

 высоко он птиц сбивает,

 не даст гнезда своего в обиду.

 Но жаль, молодые князья мне не в помощь,

 худые времена настали.

 Вот у Римова кричат под саблями половецкими,

 а Владимир стонет изранен.

 Горе и печаль сыну Глебову!"

          """"""""""""""""""

 Великий княже Всеволод!

 Неужели не помыслишь ты примчать издалека

 отчий златой престол уберечь?

 Ты ведь в силах Волгу веслами расплескать,

 а широкий Дон шлемом вычерпать!

 Кабы ты здесь был,

 продавалась бы раба по ногате,

 а раб по резане.

 Ты ведь можешь посуху

 живыми стреламии метать —

 удалыми сынами Глебовыми.

           """""""""""""""""

 О, отважный Рюрик, и Давид!

 Не ваших ли воинов

 золоченые шлемы в крови тонули?