Творчество - [21]
— Определенно повезло вам, товарищ Камаев!
Не только организаторской стрункой отличалась Власова — была и способным исполнителем. Особенно удавались роли лирические, мечтательные. И до того менялся весь ее облик, что клубные зрители удивлялись: «Неужто Власова? Ольга Власова? Та, что в механическом?»
Но сейчас она стояла перед Сергеем в том виде, в каком привыкли видеть ее на заводе: плотная, коренастая, пышущая здоровьем. Веснушки, рассыпанные по округлому лицу, могли бы ему придать не только добродушное — попросту наивное выражение, если бы не резко очерченные губы и очень прямой, твердый взгляд. Этот взгляд делал Власову старше ее двадцати лет. Зато улыбка была незлобивой, почти ребяческой.
— Время еще есть, — кивнул Сергей, посмотрев на часы.
— А чем заниматься будем?
Сергей не успел ответить. Возмущенно охнув, Власова кинулась в сторону, наперерез высокому парню в замасленной спецовке.
Пройдя вперед, Сергей, встреченный приветствиями кружковцев, сперва не обратил внимания на спор, возникший у дверей. Однако вскоре этот спор сделался настолько громким, что все прислушались.
— Брось, Власова!
— Не брошу!
— А я говорю — отвяжись!
Обернувшись, Сергей увидал, как Власова загородила вход. Но парень, оттолкнув ее, проскочил сквозь двери и козырнул с развязной ухмылкой.
— Здрасте, приятели! Слыхали, чего еще требуют?
— Требую! — сказала Власова (пятна выступили на щеках, скрыв веснушки). — Как староста требую!.. Глядите, жених какой. Спецовка — тошно глядеть. Руки немытые, лицо немытое. Чего, Дорофеев, жалеешь — мыла или воды?
— Заткнись! — рванулся он. Но Семен Тихомиров, один из самых невозмутимых кружковцев, заставил его попятиться:
— Ну-ну! Потише!
Шум сделался общим. Сначала трудно было понять, на чьей стороне симпатии. Однако вскоре стало ясно: большинство не одобряет Дорофеева.
Выждав, пока шум немного утих, Власова громко сказала:
— Предлагаю Дорофеева к занятию не допускать.
— А на каком таком основании? Кто какое право имеет?
Сергей перебил эти вопли:
— Обсудим, товарищи, предложение старосты. Что касается меня — я совершенно согласен...
Видя, что почва уходит из-под ног, Дорофеев заскулил, сморщил измазанное лицо:
— Что ж это получается? Рабочего человека жмут!
— Жмут, говоришь? — послышался негромкий голос.
Сухонький, пожилой человек задал этот вопрос. Он стоял на пороге, не сводя с Дорофеева очень живого, пытливого взгляда.
— Смотри-ка, несправедливость какая! Рабочего человека, говоришь, жмут?
И прошел немного вперед, поклонившись Сергею.
— Илья Трофимович, — сказала Власова. — Тут дело такое... Одним словом, разногласие.
— Слыхал. Мимо как раз проходил и слыхал.
Это был Илья Трофимович Гаврилов, один из старейших рабочих завода, признанный мастер токарного дела. На торжественных собраниях он всегда избирался в президиум, заводская многотиражка не раз печатала его воспоминания... Несмотря на преклонный возраст, Илья Трофимович редкий день не бывал на заводе и никак не соглашался признать себя пенсионером.
— Разногласие, говоришь?.. С разрешения товарища кружковода разберемся в этом разногласии.
И спросил приветливо, почти ласково:
— Звать-то как тебя, рабочий человек?
— Дорофеевым.
— Дорофеевым?.. Припоминаю, будто ты из механического?
— Факт.
— То-то мне и помнится. Знакомое имечко. И еще помнится мне рисунок про тебя в стенновке: до того станок в обиде — слезами горючими заливается... Защитите, просит, меня от нерадивого токаря.
— К данному моменту не имеет отношения, — вспыхнул Дорофеев. — Не мешаться бы вам, папаша, в чужие дела!
— В чужие? — все так же ласково переспросил Гаврилов. — А тебе известно, сколько десятков лет я сам проработал в механическом? А знаешь про то, каким был цех тогда?
— Бросьте, папаша, агитировать! Сами нынче грамотные!
— Ах ты, соплячок! — вздохнул Гаврилов (разом сменилась приветливость жестким взглядом). — Тебя и в помине не было, когда мы эту грамоту своим горбом изучали. Ты когда явился?.. На готовенькое! И помещение тебе приготовили сухое, чистое, и вентиляцию по последнему слову, и станок такой... В галстучке, в рубашке маркизетовой стоять за таким станком! А ты... Рабочий, рабочий человек!.. Раз так — обязан всюду звание свое уважать!
Дорофеев не стал дальше слушать. Кинулся за дверь, с топотом скатился по лестнице.
— Вот ведь разговор какой!.. — укоризненно промолвил Гаврилов. Помолчал и одернул пиджак: — Не взыщите, товарищ кружковод. Как тут стерпишь?..
...Занятие началось, когда синевато-пепельные краски уже затушевали позолоту канала. Склоны берега померкли. Отражение мостика растворялось в темнеющей воде...
Вмешательство Гаврилова не помешало — наоборот, помогло занятию. Готовясь к нему, собираясь познакомить кружковцев с эпизодами зрелища, в которых они будут заняты, Сергей беспокоился: удастся ли найти такие ясные слова, чтобы каждый воочию увидел зрелище, увлекся им, независимо от собственной скромной роли?»
В этом и помог Гаврилов, заразив кружковцев искренностью своего чувства. И теперь, раскрывая сжатые строки сценария, Сергей ощущал — доступ к сердцам открыт, зримыми и близкими становятся для каждого образы зрелища.
Книга, в которой цирк освещен с нестандартной точки зрения — с другой стороны манежа. Основываясь на личном цирковом опыте и будучи знакомым с некоторыми выдающимися артистами цирка, автор попытался передать читателю величину того труда и терпения, которые затрачиваются артистами при подготовке каждого номера. Вкладывая душу в свою работу, многие годы совершенствуя технику и порой переступая грань невозможного, артисты цирка создают шедевры для своего зрителя.Что же касается названия: тринадцать метров — диаметр манежа в любом цирке мира.
Эта книга — о цирке. О цирке как искусстве. О цирке как части, а иногда и всей жизни людей, в нем работающих.В небольших новеллах читатель встретит как всемирно известные цирковые имена и фамилии (Эмиль Кио, Леонид Енгибаров, Анатолий Дуров и др.), так и мало известные широкой публике или давно забытые. Одни из них всплывут в обрамлении ярких огней и грома циркового оркестра. Другие — в будничной рабочей обстановке. Иллюзионисты и укротители, акробаты и наездники, воздушные гимнасты и клоуны. Но не только.
В книгу ленинградского писателя Александра Бартэна вошли два романа — «На сибирских ветрах» и «Всегда тринадцать». Роман «На сибирских ветрах» посвящен людям молодого, бурно развивающегося города Новинска, за четверть века поднявшегося среди вековой сибирской тайги. Герои романа — рабочие, инженеры, партийные и советские работники, архитекторы, строящие город, артисты Народного театра. Люди разных специальностей, они объединены творческим отношением к труду, стремлением сделать свой город еще красивее.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.