Твердая порода - [58]

И Фарида его состояние поняла, указала на единственную в доме табуретку.

— Садись, Мутгарай, — сказала она грустно и вздохнула. Потом сложила руки на груди и прислонилась к печке. — Раздеваться не предлагаю, смотри сам. Вот так и живем. Одиночке достаточно…

Мутгарай сел, чтобы не обидеть хозяйку, спросил:

— Ну, как жизнь, Фарида? Когда еще поедем убирать хлеба?

— И-и, теперь уже пора копать картошку!

— Если приду помогать, не прогоните?

— От Галляма-абзый этого можно ожидать!

— Дурак он, ваш Галлям-абзый!

— Ничего не дурак! Мы его уважаем. Вон Камиль так и сбежал к вам на буровую!

— Думаете, я подбил Камиля? Если хотите знать, я уговаривал его не делать этого. Он сам, не зная еще нашей работы…

Мутгарай вошел, было в азарт, ругая нефтяное дело, но Фарида остановила его.

— Ладно, Мутгарай, не горячись, успокойся. Лучше я поставлю тебе чай. Ты с работы?

— Ты бы лучше картошки сварила, Фарида. Эх, не знаешь, как я соскучился по свежей картошке! Мне она даже снится!..

— Картошку так картошку! — Фарида с ведром вышла из дома.

«Славная женщина эта Фарида», — подумал Мутгарай. По тому, как быстро Фарида почистила картошку, как на ходу сменила скатерть и расставила посуду, как она посматривала на дочку и Мутгарая, парень почувствовал ее домовитость, доброту и сердечность.

Еще не сев за стол, Мутгарай твердо решил остаться на этой квартире. Приметил и место для себя. Вот этот стол чуть отодвинуть к порогу, а сундук убрать под стол, освободится на полу порядочно места. Что ни говори, все же не в палатке, не на холоду.

Если бы не проснулась дочка Фариды, то они вдвоем спокойно бы поужинали. Но ребенок проснулся и, увидев чужого человека, стал громко плакать.

— Чу, Фатыма, это дядя, хороший дядя к нам пришел.

Однако маленькая Фатыма никак не хотела примириться с присутствием в доме этого краснолицего дяди. Чем больше ее утешали, тем громче она плакала. Испуганно охватила ручонками шею матери и никак не могла успокоиться.

— Какой дикий ребенок, в доме нельзя появляться мужчине! — проговорила Фарида, утешая дочку.

— Значит, у тебя надежная охрана! — засмеялся Мутгарай.

Он подосадовал, что, зная о ребенке, не догадался купить хотя бы конфет. И прошло порядочно времени, пока они успокоили и уложили ребенка спать. Картошка на столе уже остыла и потеряла вкус. Да не беда, с голодухи пошла.

— Пожалуй, мне тоже пора лечь, — сказал Мутгарай. Он отодвинул стол и стал готовить себе место.

— Ты ложись сюда, а я — на сундуке. — Фарида мигом раскидала постель.

— Нет уж, так не пойдет, — возразил Мутгарай. — Я выбрал себе место. Вот сейчас отодвину сундук и…

— Еще чего! Ты же в гостях…

— Гость должен быть скромным! — Мутгарай одним движением засунул сундук под стол. — Не говори много, дай лучше подушку…

— Смотри, потом не жалуйся, что жестко…

Когда на пол перешли две подушки вместо одной, толстая перина и одеяло, уставший за день на буровой парень как лег, так и растаял в сладком сне.

Зато Фарида всю ночь не сомкнула глаз. Хоть висит разделяющая занавеска и есть верный страж матери — Фатыма, все же женщине было трудно слышать, как в двух шагах от нее дышит мужчина. Как-то непривычно и даже нехорошо, стыдно.

— О боже, когда узнают люди, что скажут?

Временами Мутгарай переворачивался с боку на бок и храпел.

— Что сделать, если встанет и двинется к тебе! На первый взгляд вроде скромный, не испорченный, но ведь человек не арбуз, ему в нутро не заглянешь…

Фарида уже стала жалеть, что она оставила его ночевать. Ладно, пусть уж сегодня поспит, а утром нужно вежливо объяснить ему: мол, так и так, Мутгарай, не обессудь, изба тесная, ребенок пугливый, ты уж поищи другую квартиру…

Немало было таких, что стучались в двери Фариды, которая после трагической смерти мужа осталась одна. Приходили и пьяные, и якобы по делам, обещали привозить сено и дрова, однако женщина, боясь недоброй славы, не позволяла себе ничего. Были даже случаи, когда она выгоняла нахальных скалкой.

Были и такие, которые делали ей серьезное предложение, сватались. У Фариды родителей не было, поэтому сваты сначала шли в верхний конец села, к родителям мужа, получали их согласие и только после этого являлись к Фариде. С достойным ответом Фарида выпроваживала сватов. «Разве порядочный человек станет жениться на вдове с ребенком? — думала она. — Или это пропащий пьяница, или непутевый, бездельник, или человек, которого выгнала жена, не стерпев, что он за каждой юбкой гонялся».

Около дома Фариды все реже вертелись женихи и ухажеры, потом их и вовсе не стало. Вот уже больше года как перестали стучаться к ней и проходящие деревенские забулдыги.

Правда, этой весной приезжали из соседнего села сватать Фариду. То ли серьезно, то ли издевались — жениху было под семьдесят. Более того, он наказал: «Смотрите, узнайте, не знает ли запаха ее подмышки другой мужчина». Вот ведь, старый хрыч! После ухода сватов Фарида, рыдая от обиды, каталась по полу.

С этого сватовства ее, смирившуюся со своим одиночеством, начала одолевать тоска. Фариду мучила боязнь остаться до смерти одной. Ладно, пока рядом с ней есть утешение — дочка. Но ведь она вырастет и не останется с матерью. И это правильно, она должна свить свое гнездо. А мать? Значит, уже в сорок лет Фарида останется одна-одинешенька в этой маленькой и низкой избушке?