Твердая порода - [29]

— В тот день мы сначала совсем растерялись, не зная, кто же ты. Вот же и Камиль, комбайн доверил, а кому — не спросил. Думаем: или это святой, что помогает другим, или просто бездельник. Потом вспомнили о буровиках, что остановились около Калиновой рощи. Камиль говорит: «Не может того быть! Не станет тебе бурильщик работать на комбайне!» А я говорю: «Почему! Они тоже люди и произошли от таких же крестьян». Вот и выходит, что не ошиблась! Говорят, вы живете в палатках? Как там, не холодно по ночам?

— Начнутся холода, переедем в село.

— Да? А надолго ль приехали?

— Пока не пойдет нефть. Возможно, будем бурить до половины зимы. — Мутгарай, чувствуя, что представляет здесь буровую, держался степенно. — Таков план.

— Ай, как долго нужно бурить! Разве так глубоко спряталась нефть? Нет, не может быть, что в нашем Язтургае нефть нашли!

— Ну почему не может быть? Найдем!

— А всегда вы живете в палатках и на квартирах?

— Куда же денешься, приходится.

— И-и, бедняжки. Трудно, наверно? Если, случаем, переедете в село, можете остановиться у меня. Впрочем, вам найдут, наверно, дом и попросторней моего.

Только начали есть, как подкатила легкая коляска. Послышалось сердитое «тпру!» и вместо обычного приветствия нетерпеливые похлопывания кнутовища по сапогу и сердитый голос:

— Ты, товарищ, не вертись тут около наших комбайнеров, ясно? Нечего агитировать механизаторов, понятно?! Самим нужны, хлеб-то кто вам растит-убирает? Топай живей отсюда, ясно? Шпионы-агитаторы!

Застучала колесами по неровному жнивью повозка, исчезла в пыли. Мутгарай, Фарида и Камиль сидели с открытыми ртами. Это надо же: «Шпион-агитатор!»

Теперь уж Мутгарая не могли остановить ни уговоры Фариды, ни просьбы Камиля. Он ушел с поля язтургайского колхоза в гадком настроении. Ведь это поле было единственным его утешением здесь, он приходил сюда работать для души, и вот у него отняли и эту радость. Тот, с кнутом-то, совсем не знал Мутгарая, не догадывался о его тайной страсти. Особенно досадно было, что он не сумел поговорить с Фаридой, которая по приезде этого дяди сразу замкнулась и стала грустной. Пока Мутгарай добирался до Калиновой рощи, перед его глазами все время стояло видение — появление Фариды из ржи, скорая, упругая походка ее, крепкие загорелые ноги, и этот шутливый голос слышался, и эти влажные губы мерещились.

У палаток никого не было, только чуть в стороне, у корней старой березы, Райса стирала в корыте. Мутгарай знал: добрая душа Райса украдкой от мужа постирывала одежду буровиков, а они ей воду таскали и кипятили, бегали в деревенскую аптеку и магазин. Увидев Мутгарая, Райса подбежала к нему с мокрой тряпкой.

— И, Мутгарай милый, где пропадал? Тебя мастер искал! — сказала она. — Ушел на буровую наказание тебе придумывать…

— А в чем дело?

— Некого на вахту. Мастер хотел послать тебя, обыскался, расстроился до невозможности.

Мутгарай кинулся в палатку и стал торопливо надевать спецовку. От спешки и усталости пальцы не слушались. Только выскочил из палатки — Зубаиров навстречу.

— Ты хоть немного подумал бы о бригаде, а не шлялся там, где не нужно!..

Мутгарай промолчал.

— Пропадешь еще раз, — мастер в сердцах швырнул ключи. — Пеняй на себя!

По пути на буровую Мутгарай не думал о мастере и его ругани. Хлеба нынче уродились вот это было событие, о котором стоило думать! В пшенице перепелки заблудятся, рожь — под хомут лошади. Еще о комбайне думал Мутгарай, о поварихе.

Райса слышала, как Фазыл накричал на Мутгарая. Нет, не тот стал Фазыл! Тот Фазыл сказал бы: «Эх, дорогой товарищ Мутгарай, где пропадаешь? Ты же знаешь, что я без тебя жить не могу». И все обошлось бы! А разве это дело — так повышать голос, кричать на подчиненного? Откуда, Фазыл, у тебя взялась эта привычка?

Вечером Райса хотела все высказать мужу, но, подумав, промолчала — Фазыл пришел усталым, голодным. Когда он поел и прилег отдохнуть, Райса, как бы между прочим, сказала:

— И-и, Фазыл, зря ты обидел Мутгарая…

— Тебе бы, Райса, быть заместителем мастера по воспитательной части, — пробурчал Зубаиров. — Жаль только, что нет такой должности на буровой.

12

Камиль на грохочущей телеге, груженной бочками с горючим и запасными частями, стал ежедневно проезжать через буровую. Он уже завершил уборку ржаного поля, перебрался на пшеничное. Правда, к комбайну можно было ехать дорогой покороче, но парня, будто магнитом, тянула стоявшая на берегу Сагындыка и устремленная в небо чудо-вышка, золотые огоньки, мерцавшие на ее вершине по ночам, никогда не смолкающий удивительный гул инструмента, сверлящего земные недра.

В селе уже, наверно, не осталось ни одного человека, который бы не посетил Калиновой рощи и не посмотрел буровую. Все побывали тут, начиная с нестерпимо любопытных босоногих мальчишек и кончая горбатыми старухами да древними стариками с палками. О буровой говорили с радостью, опаской и недоверием. Под Калиновой рощей, дескать, стоит целое море нефти, и буровики сами боятся бурить, потому что нефть хлынет оттуда в реку Сагындык и затопит Язтургай со всеми его домами и постройками. Болтали даже, что отец Камиля портной Сабирзян подыскал уже более возвышенное место, чтоб перевезти туда свою избу. Были и такие, кто совершенно не верил, что здесь найдут нефть. Когда заходила об этом речь, они скептически усмехались.