Твари творчества - [40]

«Желтая пресса… всегда все извратят! Мы не сидели на мусорной куче! — кричала я воображаемому собеседнику. — Не было этого! Мы вообще летали…Уж публиковали бы, так подлинные снимки, а не фотомонтаж. Камеру видеонаблюдения разбили, было. Жалко, что только одну!»

Попыталась вспомнить. Мы с Винни пели песни… Я беседовала с громкоговорителем… Вернее, он со мной. Появление тележурналистов стерлось из моего сознания. Из случившегося я сделала два вывода — плохой и хороший. Плохой — что мы попали в печать и на камеру. Хороший — что мы попались на алкогольном опьянении. Телевизионной олигархии не нужны алкоголики — это брак.

Попила черный кофе, голова немного успокоилась. Взглянула в окно, там опять повалил снег. «Безумие! Август месяц! Вроде праздников не было — облака не разгоняли…»

Подумала про Винни. Странно. Что вспомнит он? И давал ли он какие-либо показания? А Потапий где, у него? Хоть бы позвонил, что ли! Только подумала, — раздался телефонный звонок.

«Привет! Извини, я задержался, всю ночь автографы раздавал…»

«Где?» — резким голосом спросила я.

«В участке, но сейчас я в гостях…» — дружелюбно произнес Винни.

«Только этого не хватало!» — вздохнула я непроизвольно. Это означало, что Винни надо было вызволять из гостей. Он редко ходит, но уж если попал к кому-нибудь, то может днями не выбраться.

«Нет, — отозвался он, прочитав мои мысли, — я у отличного малого. Он меня задержал, а потом к себе домой пригласил. Я не смог отказать. У него тут голубятня. Он птиц отлавливает и к себе в голубятню. Я их покормил». Винни перешел на шепот. — «Не могу его оставить. Он все время плачет, у него был брат-близнец, на днях похоронили».

«Потапка с тобой?» — перебила я его.

«Да. Мы оба в порядке. Только замерзли очень. Привези, пожалуйста, вещи, возьми у меня в шкафу мой свитер и зимние ботинки. И Потапке что-нибудь накинуть… Снег идет».

«Знаю!» — подчеркнуто строго заявила я. Но мой строгий тон на Винни не действовал.

«И еще возьми мою кассету «Два талисмана», — диктовал он, — я ему обещал на память».

Я согласилась приехать скорее из-за По- тапки. Винни меня возмущал. Он застрял в гостях, непонятно у кого… Меня всегда это пугало. Я взяла ручку и лист бумаги.

«Где это?» — спросила я, злясь на всю ситуацию.

«Андрейкино, дом 2, кв. 35».

Вспомнив, что наш район переименовали недавно в Никиткино, я предположила, что и Андрейкино — тоже какое-нибудь бывшее Мотино.

Войдя в квартиру Винни, от которой у меня был ключ, я взяла в шкафу его теплые вещи и выбежала из дома. К счастью, мне быстро подвернулась попутка. Водитель довез прямо до Андрейкино. По окружной это было не так далеко. Как я и думала, это оказалось бывшее Мотино.

Расплатившись, я вбежала в подъезд нового дома. Квартира находилась на первом этаже. Из-за двери доносились женские стоны, вздохи, призывы о помощи, мольбы. Я нажала на звонок. Не в силах дождаться, когда откроют дверь, принялась кричать: «Откройте немедленно!» Но меня никто не слышал. Тогда я стукнула в нее кулаком, — она оказалась не заперта. Навстречу выбежал осунувшийся Потапка. «Маленький мой, Потапий», — принялась я успокаивать своего любимца, подхватив его на руки и гладя по спинке. Кот довольно замурлыкал. «Обидели тебя тут, сейчас разберусь… Винни!» — требовательным голосом позвала я. «Сейчас!» — донеслось со стороны кухни. Я шагнула в гостиную и остановилась. Возле орущего телевизора спиной ко мне, сидел человек. Плечи его вздрагивали, а сам он издавал прерывистые всхлипывания. Судя по охрипшему голосу, рыдал он давно. Это и был Владимир Петрович, хозяин квартиры. Он продолжал сидеть, уставившись в телевизор, не обращая на меня ни малейшего внимания. Винни появился из кухни, неся в руках валокордин для Владимира Петровича. В ответ на мой немой вопрос он только молча развел руками. Раздавшиеся вдруг причитания заставили меня перевести взгляд на телеэкран. Скорчив гримасу боли, — а может, это было наслаждение — там мучилась какая-то женщина. Она то закрывала лицо руками, бормотала, выла, то принималась расчесывать лицо так, как будто хотела сорвать невидимую маску. Но вдруг она затихла, словно прислушиваясь, потом резко обернулась и уставилась прямо в камеру. Лиза! Я ее узнала. Во весь экран смотрело на меня ее истерзанное лицо.

Прошло уже около часа, как мы с Винни сидели у Владимира Петровича, слушая его исповедь, перемежающуюся рыданиями. Жестами я объяснила Винни, что кассету, которую смотрел хозяин квартиры, надо выкрасть любым способом. Но Владимир Петрович, никак не позволял выключить телевизор, не в состоянии оторваться, и снова и снова заряжал кассету с Лизиной съемкой. А в промежутках между всхлипами говорил с надрывом.

«Она все повторяла: я чайка, я чайка… Даже, казалось, летела, прямо вниз, в переход… Руками как-то взмахивала… — гундосил он, — я и подумал, а кто ее знает? У нас и чайки, бывает, залетают, — теперь ведь, когда все перекопали, море как-то ближе стало… Хотел поймать, она поскользнулась. Я за ней. Навалился всем телом. Когда застыла, только тут понял, — женщина. Кассету эту подобрали, она выпала у нее из-за пазухи. Думал, порнуха. Но так за душу взяла…как они друг друга бутузят и раны зализывают. Как я с братаном. Вовкой-вторым, моим близняшкой. Он умер — только похоронили. В запое был. Мы же вместе с ним в тот день дежурили. И в переходе ее нагнали, тоже вместе. Эта кассета… вещдок…Но я ее не отдал — не смог.