Выражаю благодарность Ирине Тулубьевой, Лидии Масловой, Ларисе Захаровой и всем близким и друзьям, поддержавшим мой «творческий эксперимент»
В книге использованы фотоматериалы из личного архива Елены Кореневой.
Авторы фотографий: на суперобложке — Алексей Седов, в фотоальбоме — Елена Лапина, Валерий Плотников, Алексей Седов
Оформление и дизайн обложки Ирины Сальниковой
Охраняется законом РФ об авторском праве.
Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.
Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
«Близким людям по ту и эту сторону»
Я знаю, что не должна писать эту книгу. Сказано ведь: «Можешь не писать — не пиши»! Нет, мне как раз писать очень понравилось…
…вот, продолжила эту мысль и тут же зачеркнула. Как бы поточнее выразиться… Если тебе очень надо, то и напишешь, а нет — то нет. Другое дело — на заказ… Только есть тут хитрость: когда тебе «очень надо» — значит, кто-то еще этого очень захотел и он-то и поможет этому осуществиться. Нет, не он, а Он. Тот, кто дает тебе силу, которой в принципе у тебя нет. (Ведь ты и не писатель, и не так хорошо образована, да и словарный запас…) И даже если будет провал, это тоже — Его разговор с тобой. Успеха Он не гарантирует. Но писать без Него никак не получается. Кстати, хотеть, очень хотеть — это тоже редкость. Один хочет так себе: и то так себе, и это так себе, или вообще ничего не хочет. Это страшная проблема: жить и ничего не хотеть. А другой почему-то упирается, и не сдвинуть его. Хотение тоже от Него. В непреодолимом и слепом хотении кроется намек: киндер, ждет тебя сюрприз. Когда очень хочется, это Он заказывает! Ну, а когда «им», другим надо… Черт его знает, это совсем другая история. И боюсь, ничего не получится. А я еще не знаю, кто постучался в мою дверь, сделав такое предложение: Он или они.
Тот, кто сказал: «напиши», явился в облике редактора издательства, а кто им управляет, сел и кто-то еще за этим стоит, пока не известно. Мне не известно Может, я и послала им этот флюид? «Ну закажите мне еще», — что-то такое вякало со дна затылка. «Позвоните и предложите написать еще одну книгу». И позвонили, и предложили. Посмотрим, кто за всем этим стоит. «Да какое продолжение, они что, идиоты? — восклицает мой спутник (у него есть имя, я совсем запуталась в намеках). Это твоя биография, ты ее уже написала, какое продолжение? Идиоты, дураки!» При слове «идиоты» я грущу, а «дураки» меня приводит в норму. С тех пор, как я назвала свою биографию — «Идиотка», я стала ревностно относиться к этому слову. Его нельзя трепать так запросто и раздавать неизвестно кому.
Идея! Сейчас напишу рассказ о зайце. Меня навело на эту мысль последнее рассуждение, что слово «идиот» и все его производные исполнены для меня теперь многих смыслов.
Ну вот, началось…
Глава 1 «Красота и наказание»
Я приехала из Нью-Йорка в Париж, отдохнуть в Европе от Америки. Так делали многие русские, поселившиеся на континенте, по ту сторону океана. Все-таки мы чувствуем себя больше европейцами, чем представителями Нового Света. По крайней мере, хотим себя так чувствовать. Порой даже больше парижанами, нежели москвичами — в наших мечтах. Мы европейцы и по жизненному ритму, и по нервозности, и по меланхолии. Там вроде как дома, в лучшем смысле этого слова. В идеализированном смысле.
У меня было три Парижа, а может, четыре. Впервые я приехала туда как молодая премьерша. И это был Париж с картинки: меня водили и показывали всем известные по фотографиям в энциклопедиях достопримечательности — Эйфелеву башню, Собор Парижской Богоматери, Монмартр, Мулен Руж. знакомили со знаменитостями «с картинки», давали посидеть с ними рядом, в их излюбленных ресторанах, а то и на их родных диванах, поболтать на привычные им в таких ситуациях темы или, скорее, послушать, о чем болтают они. Все это напоминало протягивание пальца в клетку, чтобы потрогать редкое животное. Застывший кадр из воспоминаний того периода: я иду в новом плаще по залитой вечерним солнцем парижской мостовой. Плащ цвета кофе, с легким бликом, небольшими плечиками, расширяющийся книзу в форме трапеции, при ветре подол раздувается, стремясь накрыть меня с головой. Я спешу пересечь площадь, едва поспевая за моим спутником А.К. Он оборачивается, останавливается, смотрит на меня — нас разделяет каких-нибудь метров десять лучистой мостовой — и застывает с улыбкой, словно вспышкой фотокамеры: «Ты сейчас очень красива!» Я давно ждала такого мужского взгляда и наконец получила. Спасибо этой мостовой. Я чувствую свое похудевшее тело, которое болтается в плаще, словно пестик в колокольчике: моя жизнь делает изгиб, вбирая в себя опыт элитарного Парижа. Я пробуждающаяся женщина, в ее изысканном, светском варианте. Мои скулы становятся слепком «тех самых скул», прославленных камерой Ренуара, Годара, Брессона. Вот даже плащ на ветру образует складки вокруг худеющего тела так киногенично, что мой спутник — известный режиссер и эстет, не может отвести глаз. Меня с моим новеньким плащом вот-вот забросят в самую гущу взбитых сливок кинобогемы мира! Я спешу туда, где меня назовут «petite vedette», и куда пропускают только тех, кто успел запечатлеть свой облик и свое дыхание на кинопленке, или свои мысли и чувства на листе бумаги, на холсте, на сцене.
