Нет-ленка - [5]

Спустя несколько недель на полу его парижской мастерской было выставлено около десяти готовых работ, каждая представляла собой вариацию на одну и ту же тему. Лимон, гранат, тарелка, нож… И все было бесхитростно и ясно в их строении и сущности, выставленной наружу. То там, то тут появлялась еще какая-нибудь деталь — орешек, косточка сливы, бокал, или вдруг исчезала с задника тряпка, но неизменным оставалось одно: сомкнувший веки заяц. Он кочевал из работы в работу и лежал на столе в окружении тех или иных предметов. А на последнем, самом дерзком, по мнению художника, полотне был изображен один только заяц, раскинувший лапки среди слепой пустоты. Он заключал в своей окаменелости немой вопрос. Что изменилось со времен Франса Хальса? Антураж, эпохи и стили проходят, тушка — жертвоприношение, остается. Неодушевленная натура — бесстрастна. Заяц, превращающийся в тлен, — вызывает сострадание.

«Заходи, покажу свои последние работы, я здесь ненадолго, специально, чтобы писать. Только надо с утра, когда хорошее солнце», — предложил мне художник после того, как мы встретились с ним в русском доме, куда приходили почитать свои сочинения живущие в Париже литераторы. Я согласилась. И спустя сутки уже стояла напротив прислоненных к стенке холстов. Художник брал один из них и, развернув ко мне, задерживал его в воздухе на вытянутой руке. После он отставлял его к противоположной стенке и брал следующий, затем ставил рядом с первым. Наконец, все десять выстроились на полу так, что можно было их сравнивать, отходя или приближаясь. «Ну как тебе?» — спросил он. «Потрясающе, — протянула я и добавила: — натюрморты!» «Что?» — слегка напрягшись, переспросил он. «Я люблю натюрморты, все эти фрукты, стаканы, — залепетала я, стараясь быть искренней, — но заяц, все-таки это дохлое животное…». Он облегченно вздохнул, словно я попала в цель: «Да, заяц! Вот именно, чего он мне стоил!» Не договорив, махнул рукой, не в силах выразить свои чувства. Мы постояли молча, глядя на тарелку с лимоном, ножом и гранатом, изображенными на полотнах, а также на их живые прототипы — настоящий лимон, гранат, орехи — все еще выставленные на столе. «Теперь осталось убраться, выкинуть все, что я тут развел». — И он провел рукой, указывая на лежащие всюду тряпки. «Кстати, возьми, их можно есть!» — И он протянул мне горсть орехов. «А заяц, вы его выбросили?» — полюбопытствовала я, принимая его дары и засовывая их в карманы. «Разве мог я его выбросить?» — укоризненно отозвался художник. «А где он — неужели здесь?» — холодок пробежал по моей спине при мысли, что сейчас обнаружу лежащего где-нибудь зайца. «Ну конечно, нет, он бы провонял давно, если б он был здесь». — В его голосе прозвучало лукавство. «А где же, может, в холодильнике?» — Все показалось мне похожим на игру: я угадываю, а он говорит — тепло, холодно. «Зачем же в холодильнике?» — произнес он и снова смолк. «Ну, чтобы приготовить, я не знаю…». Он как будто этого и ждал. Повернулся ко мне, и слегка наклонившись вперед, зашептал: «Вот именно, разве мог я его приготовить и съесть?» Я представила себе, как заяц опускается в кипяток стоящей на плите кастрюли, и поморщилась: то, что являлось объектом изучения художника, не могло быть банально приготовлено на ужин и потом исторгнуто — известно куда! Он прочитал мои мысли и поддакнул им в такт: «Нет, не мог! И выбросить тоже не мог!» Я кивнула утвердительно. «Понимаешь, какую задачку поставил мне этот заяц — и съесть не могу, и выбросить тоже?» Он вопросительно смотрел на меня, но на самом деле задавал вопрос кому-то еще, невидимо присутствующему в комнате. «Да — стало доходить до меня, — ситуация! Так что же вы с ним сделали?» Мне почему-то стало страшно. Он приободрился и наконец ответил: «Я надел костюм, повязал галстук, завернул зайца в тряпку, положил его в портфель, сел в метро, вышел на улице Инвалид, прошел к Палэ дез Инвалид, выбрал место посимпатичнее, возле раскидистой ивы, затем вынул совок и принялся копать ямку. Достал из портфеля зайца, развернул тряпку, опустил его и засыпал землей. Одним словом, похоронил его, прямо там, в парке. А вечером в мастерской я откупорил бутылку Вдовы Клико» — в его честь! Представляешь, мой заяц покоится рядом с Наполеоном!» И он впервые за долгие месяцы победоносно рассмеялся.

Как ни обнадеживающе звучит истина: «рукописи не горят», — а значит, не горят и образы на всех существующих полотнах, — но все же грустно, что прототипы этих образов и их создатели горят.

Глава 2. Сексуальная пятиминутка

Ну, раз про зайца написала, так можно и про ежика. Пока я тут сочиняла первую главу, мой племянник Кирилл прислал мне такую вот заметку, которую выудил из интернета.

«Голландский ветеринар спас ежа, который, погнавшись за самкой, прищемил забором пенис. Как сообщает газета «The Twentse Courant», животное, лежащее неподвижно рядом с забором, нашел в собственном саду один из жителей голландского города Хенгело. Он заметил, что еж не подает признаков жизни, и вызвал ветеринаров. Когда подъехавший через некоторое время специалист стал рассматривать ежа, он обнаружил, что животное не может выбраться потому, что прищемило досками забора детородный орган. Судя по всему, еж преследовал самку и в возбужденном состоянии попытался пролезть в узкую щель в заборе. Выбраться самостоятельно он уже не смог, так как от боли потерял сознание. Впрочем, и ветеринару вызволить животное из ловушки удалось не сразу. Застрявший в заборе пенис ежа увеличился до 12 см в длину и 2 см в ширину. Чтобы освободить животное, ветеринару пришлось прикладывать к половому органу пакеты со льдом. Однако еж не пришел в себя даже после того, как его спасли. По словам представителей ветеринарной службы, болевой шок был настолько сильным, что животное уже не сможет нормально жить. Сейчас еж находится в зверинце, где через некоторое время страдальца должны усыпить». Такую заметку переслал мне по электронной почте племянник, приписав в конце от себя: «Может, тебе посвятить этому будущую книгу?»