Нет-ленка - [7]

И тогда ему совсем било не до кого. А тепер я думаю: зачэм? Зачэм я тогда сказала ему «конечно»?» Она вздохнула, проглотив очень большую застарелую печаль. Я слушала ее и понимала, что сказала бы в подобной ситуации то же самое. Таким образом мы с ней являли группу людей, руководствующихся одними морально-этическими нормами и делающих один и тот же выбор в различных жизненных ситуациях. Не делая исключения даже для любовной, интимной ситуации. И именно этот, вроде бы безукоризненный в человеческом отношении выбор, как теперь нам казалось, был причиной нашего одиночества. Надо было настаивать, запрещать, требовать и ни в коем случае не отпускать ни к какой «плохо чувствующей себя бывшей жене»! Мы напоминали одноклассниц, которые допустили одну и ту же ошибку в контрольной, и нам поставили кол — о чем мы узнали спустя десять лет. «А когда это было, ну с К…?» — поинтересовалась я. «Давно», — отмахнулась она застенчиво. «Где-то в 95-м?» — подталкивала я ее к большей определенности. «Да… пры-мэрно! — протянула Мишель и потом, смутившись, поправилась: — Нет, что я, это было до путча!»

Откровенно говоря, я чувствовала себя почти виноватой в несостоявшейся личной жизни Мишель. Нет, не только потому, что познакомила ее с парнем, за которого она выйдет замуж и не по своей воле разведется. А вообще. Потому что она каким-то образом застряла в России, и все силы у нее ушли на освоение нашего пространства. Романтического пространства. А на Мишель в те годы был спрос, как на всякую американку. Потом это время прошло. Не останься она жить здесь, не заводи она романов с нашими мужиками — была бы сейчас многодетной матерью где- нибудь в Коннектикуте. А я? Я ее полное отражение. Ведь вышла замуж я за однокурсника Мишель по колледжу и с ним же уехала в Америку. И с ним же развелась. И точно так же, как Мишель застряла в России, я застряла в Америке.

Теперь Мишель все более увлекалась вопросами женских прав и социального равенства с мужчинами. Сидя за чашкой кофе, Мишель объясняла, что «Монологи влагалища» — это монологи женщин о самой своей женской сути и впервые так откровенно повествуют от имени разных женщин о том, что мало кто понимает, кроме самих женщин. Эта вещь была поставлена в Штатах и имела колоссальный успех. Одну из ролей сыграла знаменитая Гленн Клоуз. «Она вышла на авансцену, — начала Мишель рассказ о премьере на Бродвее, — и предложила залу повторять за ней: «К!» — говорит Гленн Клоуз, и зал дружно произносит: «К!» Она продолжает: «А!» Все хором: «А!» Она: «Н!» Все: «Н!» Она: «Т!» Все: «Т!» Затем она взмахивает руками, как дирижер, и предлагает произнести целиком все слово: «КАНТ!» (По-английски cunt — жаргонное название женского полового органа.) Зал скандирует: «Кант!» — и эхо разносится по залу. Рассказывая это, Мишель делает исключительно удовлетворенное лицо. Потом через паузу продолжает: «Самое время поставить эту вещь в России, в Москве, и сделать это должна ты, Лена! Я слышала, что ваш рэжис-сор Козак заинтересовался этой веш-йу! Есть такой рэжис- сор Ко-зак?» Обсудив проблему перевода на русский язык английского слова «vagina» (она же «cunt») так, чтобы не было потеряно истинное его значение и решив, что лучше, чем «влагалище», и не скажешь, мы разбежались, договорившись, что вскоре обсудим эту идею. «Пора произнести слово от имени настоящей, освобожденной, независимой женщины и вывести ее окончательно из-под гнета предрассудков и мужского шовинизма», — сказала Мишель напоследок. Придя домой, я заглянула в тоненькую брошюрку и принялась читать невпопад с самой середины. «…У нее множество имен. Одни зовут ее «Шоколадка», другие — «Льдинка», третьи — «Снежок», «Ворчунья», «Подружка» и т. д.», — читала я бесконечно длинный список имен ваджайны, или влагалища. Далее следовало: «Как она пахнет? Она пахнет, как подснежник, капуста, травка, селедка… и тд.». — Это был не менее длинный список запахов ваджайны. Я мысленно представила, как на премьерном спектакле стою на сцене одною из московских театров, арендованной нашими продюсерами. Название спектакля на афишах, развешанных по городу, гласит: «Монологи влагалища» — в Главной роли Елена Коренева. Зал битком набит. В первом ряду сидит благодарная Мишель. Я произношу, обращаясь к аудитории: «Пожалуйста, все хором повторяйте за мной: В! Л! А! Г! А! Л! И! Щ! Е! Теперь все вместе: Влагалище!» Зал хором скандирует: «вла-га-ли- ще!» Я оборачиваюсь и вижу за кулисами лицо продюсера Давида Смелянского, — какое у него выражение? Потом в зале нахожу лицо, ну, допустим, Жени Каменьковича… Ну, скажем, Олега Табакова? Вали Гафта? Саши Калягина? Нет, дальше — ага, Толя Васильев? Он тонко улыбается, уже приятно. А вот наконец Маша Арбатова — она хочет слушать дальше. Но нет, мужики начинают гомерически хохотать, да что там мужики, вон какая-то блондинка выбегает из зала, трясясь от хохота и закрывая лицо ладонями, да это Танька Догилева! Нет, в Москве нельзя играть спектакль с таким названием. Даже если в жизни… Нет, в жизни это не просто монологи, это плач, стенания, вой, вопль. Это рев — рев Ярославны!