Турково-Саратовские рассказы - [33]

Из долетавших до меня обрывков фраз, я начинаю понимать, что одна из них давно и безуспешно лечится от какой-то хвори. И, как часто бывает с безнадежными и неизлечимыми больными, врачи ее стали игнорировать, занимаясь, вместо лечения, перепасовкой от одного специалиста к другому, из одной больницы в другую, в надежде на то, что она, за это время либо умрет, либо неожиданно выздоровеет. В обоих случаях она перестанет докучать им.

Уже минут пять я слышу о некомпетентности врачей, о безразличии и невнимательности медицинских работников. «А я ему говорю… а он не слушает… я повторяю… а он все пишет, пишет, пишет… на меня не смотрит… приходите во вторник… ужас, ужас…» Потом, набравши побольше в грудь воздуха, начинает жаловаться на пустоту аптечных полок, что она, и все аптеки обошла, и седьмой воде на киселе звонила в Москву! И — нет, и — нет, и — нет! Даже в Москве — и там нет! Как быть?

Тут воздух в ее легких начинает подходить к концу и слова становятся тихими и неразборчивыми настолько, что я, на какой-то момент, теряю нить их разговора… До меня доносится лишь какое-то журчание. Но вдруг одна фраза, сказанная женщиной, после того, как она, как тюлень, громко и жадно вдохнула ртом воздух, как молотом вдарила мне по мозгам — «Я, и под Марксом лежала, и под Энгельсом56, и все без толку — ничего не помогло!» Ее товарка начинает б что-то урчать себе под нос, пытаясь высказать свое может быть сочувствие, а может уже и соболезнование.

А я был молод и здоров, как бык, и не понимал еще страданий старости. Поэтому не смог удержаться и на весь троллейбус гаркнул: «Полежи под Лениным в Мавзолее — авось поможет!»

Несколько человек засмеялись…

Огней так много золотых…

В жизни бывают настолько неожиданные встречи, что удивляешься — как же такое могло случиться, как пересеклись людские пути во времени и пространстве. Почему, отчего и главное — зачем?

Будучи в Саратове я получил приглашение от моего знакомого приехать к нему в Волгоград. Волгоград почти рядом — всего пять сотен километров вниз по Волге. Благо тогда ходил «Метеор» — скоростной катер на подводных крыльях, который покрывал это расстояние часов за десять-двенадцать. На нем можно было проделать этот путь днем и рассмотреть берега Волги на ее последнем этапе вдоль берега древнего моря.

Но была и проблема — «Метеор» отправлялся от саратовского причала в 4-48 утра только один раз в день. Чем вызвано такое раннее отправление — ума не приложу. Почему бы не отчалить часика на два попозже? Шлюзование на волгоградской ГЭС происходило достаточно активно, поэтому ждать три-четыре часа там не пришлось бы. А прийти в Волгоград в 4 часа вечера или в 6 часов вечера — большой разницы нет. И в том и в другом случае — рабочий день уже окончен.

Ну как бы там не было — пришлось смириться. Но как доехать от нашей 6-ой Дачной до Речного Вокзала ранним утром? Трамваи еще не ходят, а пешком можно тащится часа два. Все-таки мы жили довольно далеко от Волги. На самом дальнем краю Саратова, около Трофимовского. Поэтому пришлось заказывать такси.

Но в те далекие годы это было не так-то просто сделать. У нас, например, не было телефона, поэтому мне пришлось за трое суток подъезжать в их контору и оставлять заявку, предъявлять паспорт и проч. Причем заказ оформлялся на Ирину, ибо такси вызывалось на ее адрес. Иногородние могли заказывать такси лишь на адрес гостиницы. Вот такие были тогда навороты. А казалось — чего проще — оплатил заказ, да и баста.

А в день (скорее ночь) отъезда пришлось в течение получаса караулить у окна, ожидая — не приехал ли такси, поскольку телефонов ни в такси, ни у нас дома не было, а сигналить в такой ранний час водителю было неловко.

Такси приехало вовремя. Даже с некоторым запасом. Поэтому мы поехали не спеша, ну и по дороге, чтобы не уснуть, как положено, разговорились.

Каково же было мое удивление, узнать, что таксист этот, как и я, родом из Москвы. Отслужив в Саратове армию, он женился на местной и остался навсегда. Был он явно послевоенный, то есть лет на тринадцать старше меня. У него уже выросли дети, давно умерла мать, и в Москве он не был более десяти лет.

Мало того, оказалось, что в Москве он жил в Кунцеве, то есть на противоположном берегу Москвы-реки от моей Хорошевки. А он, узнав об этом, с жадностью начал расспрашивать о том, что изменилось в наших родных местах. Что построили, а что сломали.

Все-таки удивительно, как влекут человека места, где он провел детство и раннюю юность. В молодости о них забываешь, рвешься увидеть новое, неизведанное, спешишь туда, как говорится «за горизонт», уходишь все дальше и дальше от родных мест… Но чем старше становишься, тем сильнее хочется хотя бы одним глазком взглянуть на них. Пройтись ПО ТЕМ САМЫМ улицам, потрогать руками ТЕ ЖЕ САМЫЕ стены и ощутить, хотя бы на мгновение, себя ЮНЫМ назло обнаглевшему времени, которое без устали загоняет тебя в могилу.

Мы проговорили недолго — минут десять, может пятнадцать — Саратов не такой уж большой город, когда едешь на машине по пустым ночным улицам. Скоро вдали показалась еще толком не проснувшаяся Волга и набережная, освещенная, начавшими в то время входить в моду, оранжевыми натриевыми лампами. Это было как живое воплощение слов песни: «Огней так много золотых на улицах Саратова…» Солнце еще не взошло и все небо было какого-то феерически светло-лилового цвета. А над Покровкой уже с нежно-розовым оттенком. Чувствовалось, что вот-вот — несколько минут и из-за Волги выкатится огромный сияющий солнечный диск. Но пока он не появился, Саратов был раскрашен в мягкие и нежные пастельные тона.