Тургенев в русской культуре - [92]
Точная датировка спора в лесной избушке сегодня вряд ли уже возможна (не исключено, что ситуация повторялась), но даже если он происходил в мае 1880 года по поводу Пушкинского праздника, «документальных» деталей в рассказе Сергеенко только две: «голоса споривших писателей» и их «корректный вид» при появлении графини. Содержание же спора реконструируется биографом по результатам тургеневского визита.
Не подлежащую сомнению, но лишенную какой бы то ни было конкретики информацию содержат письма самих участников разговора.
4 мая 1880 года Толстой сообщает Н. Н. Страхову: «От нас только что уехал нынче Тургенев. Я три дня не садился за работу и чувствую себя совсем другим человеком – очень легко. Погода, весна чудесная. Приезжайте поскорее. С Тургеневым много было разговоров интересных. До сих пор, простите за самонадеянность, все слава Богу случается со мной так: “Что это Толстой какими то глупостями занимается. Надо ему сказать и показать, чтобы он этих глупостей не делал”. И всякий раз случается так, что советчикам станет стыдно и страшно за себя. Так мне кажется было и с Тургеневым. Мне было с ним и тяжело, и утешительно. И мы расстались дружелюбно» [Толстой, 63, с. 16]. Здесь вообще нет упоминания о Пушкинском празднике, хотя есть подтверждение того, что были споры, судя по тексту письма, главным образом – о характере занятий, сфере интересов Толстого: под «глупостями» скорее всего следует понимать богоискательство, в которое все глубже погружался Толстой и которое было чуждо Тургеневу. Однако, несмотря на разногласия, в письме выражено теплое чувство к собеседнику и редкое для Толстого чувство легкости бытия – очевидно связанное в данном случае не только с весной, но и с тургеневским визитом. Вновь в связи с Тургеневым возникает уже знакомая нам формула: «чувствую себя совсем другим человеком – очень легко»: присутствие Тургенева воскрешало ощущение молодости и силы.
В свою очередь, Тургенев в письме к М. М. Стасюлевичу, написанном сразу по приезде в Спасское (5, 6 мая 1880 г.), сообщает: «Л. Толстой пока колеблется». Лаконичность этой фразы и всего послания в целом объясняется не только неудачей посольства, но и другим обстоятельством, о котором говорится здесь же: «Сейчас прочел в фельетоне “Голоса” извещение о смерти Флобера – и это до того меня потрясло и огорчило – что не могу писать более» [ТП, 12, кн. 2, с. 246].
Были ли у Тургенева основания надеяться на то, что колебания Толстого разрешатся в пользу участия в празднике? Были ли это колебания или корректная, деликатная форма отказа, которую Тургенев предпочел истолковать диалектически? Неизвестно.
Сергеенко считает, что уехавший ни с чем Тургенев был «уязвлен и обижен»[260].
Однако Тургенев слишком хорошо знал Толстого, чтобы для него в этом отказе проявилось что-то принципиально новое. Еще только собираясь по дороге из Москвы в Спасское заехать в Ясную Поляну, он сообщает П. В. Анненкову: «На пути я посещу Льва Толстого и постараюсь его убедить также приехать, в чем едва ли успею» [там же, с. 237]. При этом он, конечно, все-таки был расстроен, так как много сил вкладывал в подготовку к празднику, много надежд с ним связывал. Да и сам Толстой свидетельствует через тридцать лет: «знал, что огорчал Тургенева, но не мог сделать иначе» [там же, с. 238].
Из этой ситуации при невольном участии третьего лица – Ф. М. Достоевского – взращен один из самых упорных мифов в истории русской литературы.
«Провалив миссию, Тургенев решил, что яснополянский затворник повредился в уме: слух этот передавали из уст в уста и Григорович, и Катков, и Юрьев»[261], – читаем в книге Л. И. Сараскиной «Достоевский». На открытии памятника Пушкину Тургенев «пустил в среде литераторов слух, что Толстой в Ясной Поляне сошел с ума»[262], – пишет П. Басинский в книге «Святой против Льва». Правда, в следующем своем сочинении – «Лев против Льва» – Басинский эту информацию дает иначе, дистанцируясь от ответственности: «27 мая Достоевский писал жене: “Сегодня Григорович сообщил, что Тургенев, воротившийся от Льва Толстого, болен, а Толстой почти с ума сошел и даже, может быть, совсем сошел”»[263]. Здесь приведен главный (и, на поверку, единственный) источник, из которого выращена версия злоязычного отзыва Тургенева о Толстом по итогам визита в Ясную Поляну.
В соответствующем томе ПСС Достоевского приведенная выше фраза из письма А. Г. Достоевской от 27 мая 1880 года сопровождается комментарием, содержащим следующий отрывок из «Биографии Толстого» П. И. Бирюкова: «Зная отрицательное отношение Л<ьва> Н<иколаевича> ко всякого рода торжествам и юбилеям <…> Комитет по устройству празднеств порешил обставить как-нибудь особенное приглашение его на открытие памятника Пушкину. И было предложено Тургеневу лично пригласить Льва Николаевича. Тургенев согласился, будучи убежден, что миссия его увенчается успехом <…> но Л<ев> Н<иколаевич> наотрез отказался участвовать в торжестве… Тургенева этот отказ так поразил, что когда после Пушкинского праздника Ф. М. Достоевский собирался приехать из Москвы к Л<ьву> Н<иколаевичу> и стал советоваться об этом с Тургеневым, тот изобразил настроение Л<ьва> Н<иколаевича> в таких красках, что Достоевский испугался и отложил исполнение своей заветной мечты»
