Тургенев в русской культуре - [81]
Не говоря уже о Кармазинове, но Степан Трофимович в глазах Варвары Петровны, да и Хроникера тоже, до поры до времени выглядит именно так – плаксивой, капризной бабой. Двойничество Кармазинова относительно Степана Трофимовича подтверждено и страхом последнего, что «великий писатель» займет его собственное место в сердце Варвары Петровны и рядом с ней. И финальное выступление Верховенского-старшего на «празднике», и его уход – это ведь, в сущности, повторение, хотя и в другой аранжировке, кармазиновского «mersi», то есть тургеневского «довольно». Так он и объявляет распоясавшейся публике: «Отрясаю прах ног моих и проклинаю… Конец… конец»; так и заявляет своему молодому другу, Хроникеру: «Еще раз вам mersi за всё, и расстанемся друг с другом, как Кармазинов с публикой. <…> Жребий брошен; я ухожу из этого города навеки и не знаю куда».
Что это – пародия на пародию? Удвоение целиком ушедшей в либеральную фразу отцовской немощи, чтобы тем очевиднее стала коллективная вина поколения сороковых годов за сыновнее бесовство? «Никого вы не раздробили, а сами разбились, как пустая стклянка», – подводит итоги «решительного боя», который Степан Трофимович, по его собственному мнению, дал этим «коротеньким», Хроникер. – «<…> и куда вы теперь без меня денетесь? Что смыслите вы на практике? Вы, верно, что-нибудь еще замышляете? Вы только еще раз пропадете, если опять что-нибудь замышляете…» Формально это так и есть, как формально Верховенский-старший и Кармазинов – два сапога пара, но по существу – это совершенно разные художественные образы и разные человеческие типы.
Кармазинов – злая карикатура на предателя, который, если перефразировать сказанное Достоевским о Тургеневе, изначально не мог быть полезен. Степан Трофимович Верховенский – полновесный, объемный образ слабого, зависимого, фанфаронистого, заблуждающегося и заблудшего, но при этом очаровательного в своей обломовщине, невинности и добродушии «блажного ребенка», который в критическую минуту поднимается на истинно гражданскую и человеческую высоту. Причем если образ Кармазинова статичен, то образ Верховенского-старшего дан в динамике: сначала в нем преобладают иронические интонации и сатирические краски (акцентируются личная и гражданская несостоятельность, трусость, позерство, паразитизм), но с появлением главных бесов (пара Ставрогин – Верховенский), а также «двойника» – Кармазинова, оттянувшего на себя общий для них с Верховенским-старшим поколенческий и идеологический негатив, образ Степана Трофимовича обретает человеческую полноту и комическое обаяние – здесь во многом использован тот же эстетический эффект утепления и приближения к читателю персонажа за счет его слабых, смешных сторон, что и в случае Мышкина.
Этот мямля, эгоист, баба, робкое сердце, обломок, вечный ребенок – как только не умаляют его все кому не лень – оказывается, тем не менее, самым живым, подлинным, привлекательным героем романа. «В образе этого чистого идеалиста 40-х годов, – пишет Мочульский, – есть дыханье и теплота жизни. Он до того непосредственно и естественно живет на страницах романа, что кажется не зависящим от произвола автора. Каждая фраза его и каждый поступок поражают внутренней правдивостью. Достоевский с добродушным юмором следит за подвигами своего “пятидесятилетнего младенца”, подшучивает над его слабостями, уморительно передразнивает его барские интонации, но решительно им любуется»[239]. Подчеркнем: любуется – вопреки первоначальной установке, вопреки собственной тенденции, вопреки поставленной задаче высечь западников и нигилистов. Для политической порки выделяется специальная фигура – Кармазинов. Но с ним, вернее, через него, скорее сводятся личные счеты, потому что его абсолютный идеологический двойник Степан Трофимович Верховенский, вырываясь из-под авторского диктата (очень знаменательная проговорка у Мочульского о том, что Верховенский-старший кажется не зависящим от произвола автора), как вырывается он в конце концов от сочувствия, попечительства, преследования и третирования со стороны Хроникера и Варвары Петровны, оказывается единственным противостоящим разгулявшимся бесам, морально ответственным и граждански состоятельным лицом в романе. Более того, именно в его уста автор вкладывает свои сокровенные идеи, потому что больше их доверить некому.
§ 5. «СТ<ЕПАН> Т<РОФИМОВИ>Ч НЕОБХОДИМ»
