Тургенев в русской культуре - [77]
Что же касается западнической ориентации Белинского и его единомышленников, которая в «Бесах» представлена как одна из первопричин всех национальных зол, то в критике этого направления Достоевский тоже не был последователен ни как художник, ни как публицист. С одной стороны, он иронизировал и сетовал по поводу европеизированной «привилегированной и патентованной кучки» русского общества: «Ведь всё, решительно почти всё, что есть в нас развития, науки, искусства, гражданственности, человечности, всё, всё ведь это оттуда, из той же страны святых чудес! Ведь вся наша жизнь по европейским складам еще с самого первого детства сложилась. Неужели кто-нибудь из нас мог устоять против этого влияния, призыва, давления? Как еще не переродились мы окончательно в европейцев?». С другой стороны, он презрительно отмахивался от европейских буржуа с их коротеньким умом и презренными, ничтожными интересами («Зимние заметки о летних впечатлениях» [Д, 5, с. 51, 85]). И в то же время он передал Версилову по наследству от несостоявшегося «всечеловека» Ставрогина сон о древнегреческой «колыбели европейского человечества», который наполняет душу героя «родною любовью», то есть ощущением своей причастности общеевропейским истокам [Д, 13, с. 375], – переживание, совершенно очевидно идущее от автора. Но герой Достоевского не был бы самим собой, если бы ограничился чувством причастности и не шагнул от него дальше – к чувству превосходства русского европейца, который, в отличие от замкнутых на своих узконациональных интересах французов и немцев, «был тогда в Европе единственным европейцем», озабоченным спасением старого мира русскою мыслью, которая есть «всепримирение идей»: «О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это нам дороже, чем им самим! У них теперь другие мысли и другие чувства, и они перестали дорожить старыми камнями… Там консерватор всего лишь борется за существование; да и петролейщик лезет лишь из права на кусок. Одна Россия живет не для себя, а для мысли, и <…> вот уже почти столетие, как Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы!» [Д, 13, с. 375, 376, 377].
Эти мысли будут повторены в Пушкинской речи уже прямо от лица автора и с восторгом приняты слушателями, которые, как и Достоевский, не желали примириться на том, что предлагал им Тургенев через Литвинова и Соломина: учиться у других, чтобы, начиная с мелочей, частностей, постепенно и кропотливо обустраивать собственную жизнь, – они предпочитали учить других, внимать «окончательному слову великой, общей гармонии» и спасать Европу, которая иначе «завтра же рухнет бесследно на веки веков» [Д, 26, с. 148, 132]. Но «всемирное боление за всех» [Д, 13, с. 376] в сочетании с абсолютной неспособностью и нежеланием принять этих всех такими, каковы они есть, при невежественной самоуверенной готовности переделывать карту звездного неба, не учась астрономии, – это и есть нигилизм, неизбежно и неотвратимо чреватый бесовщиной. Литвинов и Соломин везут домой из-за границы практически полезные знания, которые намерены приложить к конкретному делу, а «бесы» тащат безумные разрушительные идеи, за которыми, собственно, они и ездили в Европу, которые только и пришлись им по вкусу и по росту, – это их выбор, их вина и их ответственность, а не вина и ответственность Европы, предлагавшей множество альтернативных вариантов.
Почему было им не воодушевиться тем самым карльсруйским водопроводом и не реализовать подобный проект в родной провинции – но ведь это мелко и ничтожно для всечеловеков, к тому же они собирались спасать не Россию, а Европу, где карльсруйский водопровод уже есть, и карльсруйский водопровод отдается Кармазинову как выражение его ничтожной предательской сущности. «…Но почему г-н Тургенев взял путешествие на карачках в Карльсруе именно на себя? Я нигде не упомянул, что говорю про него, и почем знать, может быть, нашлись и еще готовые проползти?» [Д, 24, с. 69] – лукавит сам с собой Достоевский в записных книжках 1875–1877 годов. И там же, далее: «Писатели-аристократы, писатели-проприетеры[234]. Лев Толстой и Тургенев – проприетеры. Полевой поместил в своей истории литературы картинку дома Тургенева в Баден-Бадене. Какое отношение имеет дом Тургенева в Баден-Бадене к русской литературе? Но такова сила капитала» [Д, 24, с. 99]. Пожалуй, Достоевский увидел в баденском Тургеневе именно «силу капитала», что и подвигло его сначала на гневное письмо, потом на злую карикатуру – Кармазинова, носителя плоской, тенденциозной, памфлетной идеи.
Но там, где тенденция уступает место художеству, где исполнение затмевает идею, а художник побеждает поэта [см.: Д, 29, кн. 1, с. 143], – там в романе «Бесы» возникает не только живорожденный образ (А. Григорьев), но и новая, не предусмотренная автором, полнокровная, сложная идея. Именно так сделан Степан Трофимович Верховенский, принадлежащий, по определению Мочульского, «к величайшим созданиям писателя»[235].
§ 4. «Тургеневский герой в старости»
2 (14) марта 1871 года Достоевский пишет А. Н. Майкову: «Ст<епан> Т<рофимови>ч лицо второстепенное, роман будет совсем не о нем; но его история тесно связывается с другими происшествиями (главными) романа, и потому я и взял его как бы за краеугольный камень всего. Но все-таки бенефис Степана Трофимовича будет в 4-й части: тут будет преоригинальное окончание его судьбы. За всё другое – не отвечаю, но за это место отвечаю заранее». И далее, в ответ на высказанную Майковым мысль: «…у Вас, в отзыве Вашем, проскочило одно гениальное выражение: “
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.