Тургенев в русской культуре - [69]
Были ли основания у Тургенева смотреть на Достоевского как на «сумасшедшего»? Вот свидетельства самого Достоевского из того же письма Майкову: объясняя причины, по которым он вынужден был выехать за границу, первой из них он называет следующую: «спасать не только здоровье, но даже жизнь. Припадки стали уж повторяться каждую неделю, а чувствовать и сознавать ясно это мозговое расстройство было невыносимо. Рассудок действительно расстроивался, – это истина. Я это чувствовал; а расстройство нервов доводило иногда меня до бешеных минут». Подтверждением этого положения вещей опять-таки являются дневниковые записи Анны Григорьевны Достоевской 1867 года, содержащие, при всей ее любви к мужу и преданности ему, множество свидетельств невыносимости их тогдашнего существования. Много позже, в «Воспоминаниях», где она очень сдержанна и осторожна, Анна Григорьевна, тем не менее, признается: «Вспоминая проведенные в Баден-Бадене пять недель и перечитывая записанное в стенографическом дневнике, я прихожу к убеждению, что это было что-то кошмарное, вполне захватившее в свою власть моего мужа и не выпускавшее его из своих тяжелых цепей»[219].
Не приходится удивляться тому, что Тургенев именно так и отреагировал на своего посетителя – как на больного человека, визит которого нужно перетерпеть. А вот когда появились «донесения потомству» – сначала эпистолярное, а потом художественное – он позволил себе в частной переписке поставить своему недругу диагноз: «сумасшедший». Хотя скорее все-таки в фигуральном, а не в клиническом смысле слова.
Под конец уместно задаться следующим вопросом: так произошел ли во время баденского визита Достоевского к Тургеневу конфликт, о котором все говорят как о само собой разумеющемся факте?
Судя по всем приведенным документам и свидетельствам, это был крайне неприятный, психологически тяжелый для обоих разговор, причем Тургенев скорее всего воспринял своего собеседника именно так, как о том и написал позже, – как больного человека, от которого хотелось отделаться. Но при этом, как уже указывалось выше, «распрощались весьма вежливо» (Достоевский); «расстались, впрочем, они дружески, и Тургенев обещал дать книгу»[220] (Достоевская) и – любопытная деталь: через несколько дней после визита к Тургеневу супруги Достоевские зашли в книжный магазин и «выбрали два тома романа Gustave Flaubert “Madame Bovary”, роман, про который Тургенев отнесся, как про самое лучшее произведение во всем литературном мире за последние 10 лет»[221]. Значит, и об этом успели поговорить, а не только о злополучном «Дыме»? И мнение Тургенева оставалось для Достоевского авторитетным.
Вряд ли можно назвать прямым конфликтом то, что между ними произошло, но и к дальнейшему общению состоявшийся разговор не располагал.
В том же 1867 году, по свидетельству Достоевского, состоялась еще одна, случайная, встреча на баденском вокзале: «Мы поглядели друг на друга, но ни он, ни я не захотели друг другу поклониться» [Д, 28, кн. 2, с. 212].
Достоевский «дал себе слово более к Тургеневу ни ногой никогда».
Но и успокоиться не мог. По контрасту с тургеневским благополучием, бедственность и сумбур его собственного состояния и положения ощущались многократно острее и требовали выхода. Выходом и стал эпистолярный рассказ о встрече с Тургеневым, который вполне вписывается в череду «подлостей и позоров» баденского периода, особенно если учесть то уже упомянутое выше обстоятельство, что Достоевский позаботился о том, чтобы превратить «тургеневский фрагмент» в «донесение потомству». Но это с одной стороны. А с другой – самый стиль письма, свидетельствующий о не остывшем и через месяц после визита к Тургеневу возбуждении, очевидное нарочитое сгущение неприятных черт собеседника, целенаправленное выставление Тургенева в карикатурном свете в самых разных ракурсах (тут и генеральство, и болезненные раны самолюбия, и атеизм, и либерализм, и демонстративный антипатриотизм, и столь же демонстративная германофилия – все пошло в ход) свидетельствуют о том, что перед нами не столько документ, сколько художественная вариация на тему состоявшейся встречи, черновой набросок будущего (еще даже не задуманного) романа, одна из ключевых идей которого уже сформулирована: «Все эти либералишки и прогрессисты, преимущественно школы еще Белинского, ругать Россию находят первым своим удовольствием и удовлетворением».
Баденская встреча с Тургеневым, сопряженные с ней переживания Достоевского и его рассказ о ней в письме Майкову – почва, из которой через несколько лет вырастут образы романа «Бесы».
§ 2. «Великий писатель» Кармазинов
«Все кармазиновские черточки можно возвести к Тургеневу, понятому под углом того определенного пристрастия, какое питал к нему Достоевский»[222], – с этим утверждением Никольского спорить не приходится.
Однако Тургенев присутствует в «Бесах» отнюдь не только в образе Кармазинова и, опосредованно, в пародиях на свои произведения, – к нему в этом романе отсылает очень многое, начиная с того, что он прямо упоминается на его страницах. Герой, которого сам автор определял на роль главного, Николай Ставрогин, – это зловеще преображенная фигура тургеневского Базарова, а пара Ставрогин – Верховенский-младший являет собой полярно-пародийное отражение пары Базаров – Ситников. Сама проблема отцов и детей поставлена здесь в том ракурсе, который отсылает к тургеневскому варианту ее решения как к полемически переосмысляемому «первоисточнику»: у Тургенева «отцы» и «дети» противопоставлены, у Достоевского и те и другие – «бесы». Чрезвычайно значимой – на наш взгляд, главной – фигурой в рамках темы является Степан Трофимович Верховенский. Но о нем речь впереди, а начнем мы с Кармазинова, то есть с самого очевидного, вызывающего и провокационного выпада Достоевского в сторону оппонента, на что и обращает внимание в письме к М. А. Милютиной сам Тургенев: «Д<остоевский> позволил себе нечто худшее, чем пародию “Призраков”; в тех же “Бесах” он представил меня под именем Кармазинова тайно сочувствующим Нечаевской партии» [ТП, 10, с. 39]. Если учесть, что в это время как раз идет суд над нечаевцами, с политического прожектерства скатившимися в уголовщину, то такая пародийно-художественная отсылка к Тургеневу как к циничному подстрекателю-соучастнику реальной бесовщины обретает отнюдь не только эстетический смысл и если не может служить прямым клеветническим доносом, то уж «донесением потомству» является несомненно.
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.