Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914–1924 гг. - [23]
Таблица 12
Изменение численности турецких военнообязанных в г. Тамбове и уездах Тамбовской губернии в период с декабря 1914 г. по август 1915 г.[126]
| № п. п. | Населенные пункты (уезды) | Количество военнообязанных | Изменения | |
|---|---|---|---|---|
| На 13 декабря 1914 г. | На 20 августа 1915 г. | |||
| 1 | г. Тамбов | 323 | 423 | + 100 |
| 2 | Борисоглебский | 2 815 | 1 948 | — 867 |
| 3 | Усманский | 503 | 53 | — 450 |
| 4 | Моршанский | 408 | 401 | — 7 |
| 5 | Липецкий | 209 | 117 | — 92 |
| 6 | Шацкий | 200 | 182 | — 18 |
| 7 | Кирсановский | 155 | 127 | — 28 |
| 8 | Козловский | 121 | 110 | — 11 |
| 9 | Лебедянский | 27 | 86 | + 59 |
| 10 | Темниковский | 28 | 231 | + 203 |
| 11 | Спасский | 1 | 11 | + 10 |
| 12 | Итого: | 4 790 | 3 689 | — 1 101 |
В еще большей степени сказанное относилось к лицам из числа турецких христиан. К примеру, с началом войны было разрешено не покидать Москвы турецкому подданному Герману Радину «в виду его благонадежности и христианского вероисповедания»[127]. По той же причине в Приморье были оставлены 159 турецких греков[128]. В пределах Керчь-Еникальского градоначальства на протяжении всей войны проживало несколько сот армянских и греческих семей — турецких подданных[129]. Что же касается Севастопольского градоначальства, то хотя Командующий флотом еще в августе 1915 г. запретил пребывание в его границах «всем иностранным подданным воюющих с нами держав независимо от их национальности, религии и рода занятий»[130], запрет этот начал претворяться в жизнь, да и то частично, лишь в ноябре 1916 г. Причем приводимый нами выше факт выселения из пределов градоначальства 173-х семей турецких армян мало изменил общую ситуацию, ибо, как это видно из справки Севастопольского полицмейстера от 3 декабря 1916 г., в городе тогда остались «не выселены все турецко-подданные армяне, обслуживающие флот, порт, портовые учреждения и сооружения, а также крепость и городское управление»… О характере этого обслуживания свидетельствует хотя бы то, что на исходе 1916 г., в разгар войны с Оттоманской империей, 11 турецко-подданных армян продолжали трудиться на севастопольской «макаронной фабрике и пекарне Кеворкова», поставляющего макароны и хлеб для Черноморского флота[131]. Здесь мы уже не упоминаем массу частных случаев, а также разного рода деликатных моментов. Например, на протяжении всей войны в Севастополе проживали три турецко-подданные армянки: теща одного офицера флота, а также теща и свояченица другого. Причем вопрос о выселении этих женщин, разумеется, даже не поднимался[132].
Обобщая изложенное, мы приходим к выводу, что количество турецких подданных, находившихся в пределах России в 1914–1917 гг. и относившихся к категориям военнообязанных и военнозадержанных, могло достигать 40–60 тыс. человек, что, в совокупности с военнопленными, составляло около 105–125 тыс. чел.
Переходя к дифференциации турецких подданных по признакам национальности, вероисповедания, гражданской специальности и т. п., нужно признать, что и здесь зачастую приходится опираться на разрозненные и неполные данные. Вместе с тем, мы полагаем, что имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют раскрыть перечисленные вопросы хотя бы в самых общих чертах. Так, если начинать с возраста, то военнослужащие, в массе своей, находились в возрастной категории 18–40 лет, хотя среди офицеров порой встречались и лица значительно старше. К примеру, в октябре 1916 г. в г. Валуйки Воронежской губ. находился капитан Халил оглы Измаил Хафиз, 62 лет.[133] В пределах Московского военного округа (МВО) по состоянию на 1 мая 1917 г. числились: полковник Олерж Дюрсун, 57 лет, военный мулла Садык Шериф, 59 лет, и подпоручик Сулейман, 70 лет[134]. Австрийская сестра милосердия Нора Кински также утверждает, что в ноябре 1916 г. сталкивалась с 70-летним турецким офицером в одном из лагерей ПриамВО[135].
Что касается гражданских лиц, то, как следует из всего изложенного, эти люди относились к самым разным возрастным категориям. При этом наиболее старым из них, по нашим данным, являлся рыбак Сали Осман (85 лет), плененный в 1916 г. в Черном море и содержавшийся в Томске[136]. Правда, в 1917 г. представители Нижегородской татарской общины утверждали, что среди пленных турок, интернированных в Нижний Новгород, находится старик… 135 лет. Однако С. Ф. Фаизов опровергает это, доказывая, что действительный возраст названного человека не мог превышать 80–90 лет[137].
Особенно разноплановым характером, как это видно из Таблицы 13, отличался возраст лиц, плененных на Черноморском ТВД. Связано это было с призывом в ряды оттоманской армии и флота значительной части профессиональных моряков, что привело к изменениям в возрастной структуре членов экипажей турецких судов в пользу лиц старше 50 и моложе 18 лет.
Если же говорить о моряках подробнее, то можно отметить, к примеру, что в феврале 1916 г. в море близ Трапезунда были пленены (и позднее интернированы в Томск) 13 рыбаков в возрасте от 55 до 85 лет (средний возраст этих людей составлял 66 лет). 23 сентября 1916 г. русские корабли сняли со шхуны «Яшили Танат» матросов Фаду Ибрагима оглы, 14 лет, и Садыка Изета оглы, 12 лет, а с потопленной в тот же день шхуны «Шахин Даря» — матроса Ахмеда Мустафу оглы, 17 лет, и его мать Малу Салы кызы в возрасте 70 лет. 16 августа 1917 г. при уничтожении парусников «Селямет» и «Даим Селямет» в плен попали два юнги… десяти лет от роду (Идрис Салик оглы и Сулейман Шукри оглы)
