Туманы Эвернесса - [92]

— Э, я почти вспомнил, — сказал Гален, подбирая перо ворона и зачерчивая им круг на снегу, который он нарисовал. Когда он коснулся Великого Знака стража восточного квадранта, перо в его руке стало орлиным.

Пронзительный резкий крик отразился от пиков гор, смертельный крик хищника, увидевшего жертву, и очень глубокий, как если бы кричавшие орлы были размерами с саму гору.

— Вот теперь я совсем вспомнил, — сказал Гален, округлив глаза.

Он наклонился к своему длинному луку, согнул его и натянул тетиву. Между пальцами сверкнула золотая стрела, ее оперение прижалось к щеке. Гален расставил ноги пошире, натянул лук, откинул голову назад и внимательно оглядел темное звездное небо.

И он появился из-за плеча огромного синего пика, покрытого снегом; он широко раскинул большие как паруса крылья и летел, оседлав потоки ветра. Когти, похожие на скрюченные молнии, свисали из-под мускулистых колонн, его ног.

Обтекаемая лысая голова, как у стервятника, два блестящих глаза, в которых сверкала злоба, самоуверенность и жестокая ненависть.

Гигантский стервятник опускался как грозовая туча, его холодная тень упала на утесы. Ландшафт потемнел. Казалось, его крылья распахнулись от одного края неба до другого. Орел опять закричал, и на этот раз его крик был похож на раскат грома.

Гален заметил пятна крови на его когтях и клюве, а также на узкой голове, как будто он только что терзал живую плоть. Кровь светилась и имела золотой оттенок, а не красный или коричневый, как если бы была не кровью смертного, но ихором бессмертных.

Гален в страхе вспомнил, что это не просто гигантский орел, но древний символ, вырванный из самого глубокого сердца человечества. Это наказание миру за приход гениев, идеалистов, которые приносят себя в жертву, как Прометей, пытаясь улучшить человеческие судьбы. Силы Просвещения, начиная с Сократа и Галилея, всегда падают под ударами житейской правды. Самый темный кошмар человечества, враг надежды и света — старый циничный страх, что единственная прижизненная награда добродетели — крест.

Как я могу сражаться с этим страхом? Как я могу, один, победить злой сон?

На свинцовых ногах, как если бы он стоял в болоте (потому что это был один из тех снов, где двигаться почти невозможно), Гален поднял лук. Стрела у щеки вспыхнула, как луч солнечного света.

VII

В то самое мгновение, когда стрела сорвалась с тетивы, Венди крикнула:

— Подожди! Разве стрела сможет вылечить его? Мне кажется, лучше было бы…

Но стрела уже улетела. Она помчалась, сверкая как комета, золотой свет ударил в нависшую над ними тьму.

Орел почувствовал, как стрела ударила ему в грудь. Он победно и страшно закричал, как будто стал больше и сильнее, и сложил огромные крылья. Грозовая туча превратилась в торнадо, молния понеслась к земле.

— Ой, — только и сказал Гален. Тень пикирующего чудовища уже упала на него, потом распространилась во всех направлениях.

Гален уронил лук и рванул запасную тетиву из кармана. Быстрым движение запястья он сделал из нее петлю.

— Отец Время! Я ловлю твою летящую ногу! Терпение обуздывает время!

Птица замерла в воздухе. Петля колебалась и вздрагивала в пальцах Галена, как если бы массивное невидимое тело сражалось с узлом.

— Я не знаю, — сказал Гален Венди, — как долго я могу удерживать медленное время в этом гибельном сне, так что слушай! Я собираюсь дать тебе в руки мою жизнь и мои стрелы. Улетай от орла отца небес. Потом возвращайся обратно, вылечи мое тело стрелами и вдохни в меня жизнь! Поняла?

— Но… но… — Венди испуганно посмотрела на Галена.

— Нет времени! Я был нетерпелив и использовал неправильный символ: тиранов не вылечишь просвещением, и ты не должен пытаться объяснить что-то тому, кто не понимает ничего; это только подстегивает их и делает сильнее… — пальцы Галена начали скользить по узлу. — Ты опять спасешь меня, да?

— Да! — ответила Венди. — Но смотри, чтобы это не вошло у тебя в привычку!

Гален как-то по-особому округлил глаза, так что остались видны только белки, и заговорил замогильным голосом:

— Танатос! Тартар! Гадес и Дит! Распустите узы, которые связал Орфей! Я призываю Геркулеса, который завоевал Ад, и прошу: если я буду убит, ответь на мое последнее заклинание, найди мою душу и мою память. Пускай руна Кощея, которую я, единственный из живущих, видел, вернет меня обратно, и пускай я опять буду таким, каким уже был: живым и неживым, видимым и невидимым. Сатор! Тенер! Опера! Ротас![101]

Гален откинул голову назад и выдохнул, громко и страшно. Кристаллический шар, в котором билось сияющее живое пламя, медленно выплыл из его рта, большой, как яйцо. Гален уронил струну. Одной рукой дотянулся до шара и схватил его, тонкие вспышки света затанцевали на кончиках пальцев. Второй рукой он достал из колчана золотую стрелу. Обе руки с сокровищами он протянул Венди, покачнулся, его рот расслабился, лицо опустело, глаза погасли. Венди подхватила кристаллический мерцающий шар в то мгновение, когда он уронил его, и подобрала сверкающую стрелу. От ужаса ее глаза раскрылись еще шире, потому что его пальцы были холодны, как пальцы трупа.

Кусок тетивы выгнулся, узел открылся. Безжизненное тело Галена стало заваливаться на землю. Венди, легкая как перышко, взлетела и понеслась прочь; ветер, поднятый гигантскими крыльями, бросился на нее и унес вдаль.