Трудные годы советской биологии - [28]

Далее потекли месяцы упорной, но бесплодной борьбы за место в каком-нибудь биологическом или медицинском учреждении, но каждый раз при ближайшем рассмотрении моего дела я получал под тем или иным предлогом отказ, несмотря на то, что секретарь горкома по науке Е. Д. Антошкина звонила в данное учреждение и сообщала, что горком никаких возражений против приема меня на работу не имеет. Наконец, Д. Н. Насонов весной 1951 г. добился от Президиума АН СССР организации в Зоологическом институте лаборатории физиологии клетки и получил несколько штатных единиц. В числе их было место старшего научного сотрудника, и Насонов предложил его мне. 22 марта я подал документы на конкурс, но для того, чтобы дирекция ЗИНа решилась взять на работу такую одиозную фигуру, как я, ей требовались заверения вышестоящих инстанций в том, что с их стороны не последует каких-либо возражений. Еще до подачи моих документов Насонов был у Антошкиной. Она ему сказала и попросила передать дирекции, что горком препятствовать моей работе в ЗИНе не будет. Этого оказалось мало, и замдиректора ЗИНа Б. Е. Быховский (мой однокашник по университету) сообщил мне, что необходимо подобные гарантии получить от Отделения биологических наук и Президиума АН СССР. Чтобы добыть их, я 20 апреля 1951 г. отправился в Москву, сознавая, что задача будет не из легких.

В то время биологическое отделение возглавлял А. И. Опарин, но фактически отделением правил ближайший сотрудник Лысенко И. Е. Глущенко. Он был одним из ученых секретарей Президиума академии. От него зависела и моя судьба. Далее выяснилось, что отделение и Президиум академии для решения моего вопроса должны его согласовать с Отделом науки ЦК ВКП(б), где биологией ведает М. Ф. Женихова. Тот факт, что вопрос о моей скромной особе будет решаться в ЦК ВКП(б), должен был вселить в меня сознание высокой значимости, но я скорее испытывал противоположные чувства. Активную роль в проворачивании моего дела играл Г. К. Хрущов, его авторитет в академических сферах был весьма высок, он был также вхож в Отдел науки ЦК. Кроме того, большую помощь на всех этапах мне оказывал в управлении кадров Академии инспектор по биоотделению физиолог растений В. Ф. Верзилов.

Особенно же важно было то, что Глущенко отнесся доброжелательно к моему делу. Это, естественно, не было результатом единства наших биологических воззрений. Существенную роль сыграл другой фактор. Из моих анкетных данных Глущенко узнал, что я родом из Черкасс. Оказалось, что его жена тоже черкашанка.

Вот на этой почве и установился у нас человеческий контакт. Потянулись дни ожидания, пока Глущенко наконец договорился с Жениховой. Потом выяснилось, что для получения нужных заверений от Президиума и биоотделения требуется представить в управление кадров бумаги, поданные мною на конкурс в ЗИН, и письмо Насонова с просьбой не возражать против моего зачисления в организуемую им лабораторию. Насонов прислал адресованное главному ученому секретарю Президиума АН СССР А. В. Топчиеву и академику-секретарю биоотделения А. И. Опарину письмо с просьбой дать принципиальное согласие на предоставление должности старшего научного сотрудника В. Я. Александрову, без чего он не хотел бы выдвигать эту кандидатуру. В своем письме Насонов, в частности, пишет: «В. Я. Александров является безусловно наиболее подходящим кандидатом, как талантливый, энергичный исследователь, давно работающий в области физиологии клетки. Кроме того, в новой лаборатории часть работы необходимо будет вести в направлении цитоэкологии, отрасли физиологии, наиболее близкой к интересам Зоологического института. Как раз в этом направлении в последнее время работает В. Я. Александров…».

17 мая нужные бумаги были оформлены и посланы в ЗИН. Одна, за подписью Топчиева, была адресована директору ЗИНа, в ней сказано:

«Президиум Академии наук СССР не возражает против зачисления на должность старшего научного сотрудника Александрова Владимира Яковлевича на общих основаниях».

Другая бумага, подписанная Опариным, была адресована Насонову. Она заканчивалась словами:

«…Бюро Отделения возражать против зачисления д-ра биологических наук В. Я. Александрова не будет».

Весть о том, что после четырехнедельного сидения в Москве и почти девятимесячной безработицы мое дело наконец уладилось, быстро разнеслась, и друзья и полузнакомые бурно поздравляли меня. В тот же день я отправился домой. Я как-то не сразу осознал, что кошмар развеялся и через несколько дней я смогу опять начать работу в насоновском коллективе. Во всяком случае, вечером в день приезда мы с Насоновым на радостях у нас дома выпили.

20 мая я пошел в ЗИН, для встречи с замдиректора Быховским, рассчитывая, что остальное — дело техники. Однако Быховский меня огорошил, заявив, что он еще не знает, что за этими бумагами кроется и что нужно вопрос опять согласовать с горкомом. Позвонил Антошкиной. Она просила меня приехать к ней в Смольный 22-го в 10 часов вечера (в то время партийные и многие правительственные учреждения вели полуночный образ жизни), а утром того же дня я узнал ошеломившую меня новость. Оказывается, пока я по указанию дирекции ЗИНа обивал в Москве пороги Академии для получения от Президиума и биоотделения разрешения на работу, для конкуренции на это же место старшего научного сотрудника ЗИНа был отыскан кандидат биологических наук, член партии, русский. По тематике своей работы никакого отношения к ЗИНу он не имел и в это время состоял научным сотрудником в штате АМН СССР. Из ночной беседы с Антошкиной и дальнейших весьма неприятных разговоров с дирекцией ЗИНа мне стало ясно: несмотря на лояльное отношение к моему зачислению академических инстанций, Отдела науки ЦК и Ленинградского горкома, дирекция ЗИНа не желала засорять свои кадры моей персоной. Мотивировать отклонение моей кандидатуры при отсутствии выбора было трудновато. Для упрощения дела подставили конкурента с безукоризненной анкетой и создали конкурсную комиссию, которая должна была из двух претендентов выбрать наиболее достойного.