Трудные годы советской биологии - [27]

Еще одно небольшое отступление. В то время я ничего не знал об одном эпизоде, который мог бы меня избавить от необходимости поисков работы. Дело в том, что в сталинские годы одной из распространенных форм человеческой деятельности было писание политических доносов. Писались они и по принуждению со стороны разных инстанций, и в порядке собственной инициативы для устранения личных врагов или идейных противников, писались доносы на людей, занимающих соблазнительные посты, с целью сесть на их место, на соседа по квартире, чтобы заполучить его комнату, и т. д.

И вот в конце 50-х годов совершенно случайно мне стал известен текст политического доноса, датированный 15 февраля 1950 г., посвященный Д. Н. Насонову, Ю. И. Полянскому, Е. М. Хейсину и мне. Автор доноса — профессор Т. В. Виноградова. Перед августовской сессией 1948 г. она работала на кафедре зоологии Ветеринарного института. После сессии среди очень многих прочих кафедр была разгромлена кафедра общей биологии и зоологии Педагогического института им. Герцена в Ленинграде. Изгнаны были заведующий кафедрой Ю. И. Полянский, профессора Е. М. Хейсин и А. А. Стрелков. На заведование кафедрой назначили Виноградову, которая из-за своей бесцеремонности и бестактности натолкнулась на противодействие со стороны некоторых сотрудников. В связи с этим она пишет донос, где неприязненное к себе отношение в институте связывает с наличием в ВИЭМ (Отдел общей морфологии еще не был разогнан) центра, объединяющего морганистов, во главе которого стоит директор ВИЭМ Д. Н. Насонов. После обвинения в растрачивании, в угоду американцам, денег на разработку «никому не нужных и идеологически вредных „паранекрозов“», после перечисления других научных и административных «грехов» Виноградова переходит к политической части своего доноса. В частности, мне в нем посвящены следующие строки: «Другом Насонова является и Александров, у которого (как и у самого Насонова) тесные связи с заграницей: его мать и брат живут в Палестине (Александров — еврей), а сестра — в Америке». (Я должен внести некоторые поправки: моя мать скончалась 8 февраля 1942 г. в блокадном Ленинграде, единственный брат — коммунист — погиб в 1920 г. на белопольском фронте, сестры у меня никогда не было). «Недалекое морганистское прошлое этих друзей, в котором они не покаялись, их связи с заграницей, их „ученые“ свидания на Мурманской станции (биологическая станция на Баренцевом море. — В. А.)и энергичная борьба, которую ведут их старые друзья и сотрудники в институте им. Герцена против мичуринской перестройки Естфака, — все это несомненно звенья одной цепи, одной организации, ведущей политическую борьбу против советской науки… Как директор Мурманской станции, Полянский, вероятно, имеет в своем распоряжении сведения секретного характера, касающиеся метеорологических условий нашего севера, морских течений, карт, данных о деловитости и т. д. При наличии друзей типа Насонова и Александрова, посещавших его станцию, эти обстоятельства приобретают особый смысл. Мурманская станция несомненно имеет рацию и может связываться с заграницей».

Трудно сказать, почему эта информация не сработала[10]. Во всяком случае мы остались на свободе, а для меня это было связано с необходимостью позаботиться о трудоустройстве. После закрытия отдела в ВИЭМ Президиум АМН СССР все же предоставил Д. Н. Насонову, как действительному члену АМН, три штатных единицы, но о зачислении меня на одну из них не могло быть и речи из-за категорического отказа управления кадрами АМН СССР. Скоро стало ясно, что получить работу мне далеко не просто, и потому свои поиски я не ограничивал Ленинградом, однако из этого также ничего не выходило. Вместе с тем вопрос о трудоустройстве связан был не только с решением финансовой проблемы.

После нескольких месяцев безработицы меня вызвали в районный отдел милиции, где состоялся такой разговор с каким-то начальником:

«Где Вы работаете?»

— «В настоящее время на работе не состою».

— «Сколько времени Вы не работаете?»

— «С 1 сентября».

— «Тогда мы вынуждены будем ликвидировать Вам ленинградскую прописку, как живущему на нетрудовые доходы».

— «Я живу на трудовые доходы своей жены, она работает ассистентом в 1-ом Медицинском институте».

— «Это дела не меняет».

— «Скажите, а если бы я работал, а моя жена была бы без работы, Вы бы ее выслали из Ленинграда?»

— «Так она бы числилась домохозяйкой».

— «Так вот числите меня домохозяином, ведь у нас по Конституции мужчины и женщины пользуются равными правами».

На этом разговор и кончился. Я рад был, что мне удалось отстоять свое право жить в Ленинграде, не апеллируя к медали «За оборону Ленинграда», но уверенности, что подобный разговор не повторится, у меня не было.

«Трудовые доходы» моей супруги не могли покрыть расходов на содержание нашего семейства, и я вынужден был искать хотя бы какой-нибудь заработок. В то время затевалось издание Толкового словаря по биологии, и мне удалось пристроиться к писанию разделов гистологии и физиологии животных, не фигурируя в качестве автора. Словарь так и не появился на свет, но из аванса мне перепала некоторая сумма.