Трудная полоса - [10]

умный, Павел. Я жестоко подавляю в себе ростки бунта и настежь распахиваю створки раковины: вот я, я не хочу быть чужой!

— Потанцуем!

Павел глядит на меня удивленно.

— Здесь, на бульваре? Странно действует на тебя спектакль!

Фраза — удар хлыста. Я слышала уже эту фразу, нет, я сама произносила такие же вот слова. Как странно и больно все повторилось.

...Давний-давний вечер, сыро и зябко... мы совсем молодые, идем из театра, я и тот, в кого я без ума влюблена.

— Стой,— сказал он,— смотри, как быстро меняют форму тучи!

Я стояла спиной к нему, он обнял меня за плечи — и мы глядели на хмурое черное небо. Вдруг он резко повернул меня к себе:

— Потанцуем!

Я холодно убрала его руки и ответила насмешливо, как он спустя несколько лет:

— Здесь, на бульваре? Странно действует на тебя спектакль!

Тогда он поднял меня на руки и начал кружиться. Горячая, непонятная сила сжала сердце, я испугалась, что оно остановится, что я потеряю сознание. Иногда мне кажется, что того вечера не было, что он выдуман мной или приснился мне, но это ничего не может изменить. Даже выдуманный, даже приснившийся — тот юный мой возлюбленный — и есть Павел, Павел, предавший потом меня и Сережку. Павел, который до сих пор снится мне.

Мечты: вдруг сегодня увижу Павла вновь таким, каким он был в наши студенческие годы? Остроумным и страстным, обаятельным и веселым? Зыбкая надежда. Его просто не будет дома.

А вот и особнячок, такой же игрушечный, как и все соседние. На калитке — кнопка звонка. Что-то ждет меня? Вдруг заволновалась опять, как в будке телефона-автомата. Нет, входить в этот дом в таком напряжении не годится: коленки трясутся. Села на скамейку у ворот. Глянула — даже если Павел дома, он все равно меня не увидит, деревья пышного палисадника закрывают окна.

Давно я так не волновалась. В самом деле... с каждым годом мы все сильнее погружаемся в дремотное состояние, ходим и живем как роботы. Так кажется мне последнее время. И позади оставляем бури, метания и свои самые яркие эмоции. И моменты восторга, как уличные столбы, там, позади, их много. Но как редко вспыхивают они в нашей душе в зрелые годы! Какая серая, утомительная дорога от одного фонаря к другому, от одного момента восторга к другому. Но сегодня — особый день. Я вышла из зоны затемнения, я подошла не к фонарю, нет, к прожектору, который освещает мне дорогу намного вперед. Или это солнце? Живет каждая клеточка. Я проснулась — и впереди уже не ночная тусклая стынь, а длинный и светлый день.

VIII

Я решительно встала и без раздумий, с ходу сильно нажала кнопку.

Быстрые шаги. Чувствую, как окаменело лицо,— это слишком знакомые мне шаги. Я часто ночами прислушивалась, стоя у входной двери в своей новоуральской квартире, не хлопнет ли дверь подъезда, не застучат ли по лестницам вот эти шаги.

Вдруг совершенно неудержимое желание бежать отсюда подальше, провалиться сквозь землю, что угодно, лишь бы не встречаться с Павлом. Я уже поворачиваюсь, чтобы нырнуть куда-нибудь в подворотню, движение почти неосознанное, стремительное, разум мой не успел его проконтролировать, хотя я все-таки привыкла считать себя человеком «рацио» и не позволяю торжествовать над собой стихии инстинктов, но защелка стукнула. Отступать поздно... Подняла лицо: растерянный, удивленный, Павел глядел на меня. Я не могла понять, рад ли он или просто озадачен. Но минута замешательства позади, Павел уже улыбается: — Ты приехала? Это как в сказке! Только теперь замечаю, что он отрастил рыжеватую бороду, но борода его вся растрепана, будто он давно не мылся, не расчесывал ее. Окунуть бы его, прямо со спортивными штанами не первой свежести, чуть порванными на коленях, в ванну, оттереть жесткой мочалкой.. Я гляжу на Павла так, как на Сережку, словно забыла, сколько слез пролила из-за него.

Неловкость прошла, он налетел на меня, поцеловал в щеку, я не сумела отвернуться, схватил за руку, потащил за собой,

— Ты так хороша сегодня, я просто не верю, что ты — моя жена! Боже мой, как я скучаю по тебе.

Хотела бы я поверить Павлу. Нет, он восхищается., как в музее, а до меня ему, как и прежде, дела нет.

— Как ты умудряешься быть такой красивой? Русалка, ну точно, зеленоглазая наяда. И в этом струящемся платье цвета морской волны.

— Разве твоя жена была замарашкой?

— Нет, но я так давно тебя не видел! Стряхнув пену с ног своих, явилась она...

Я хотела подыгрывать ему, ожидая, как дело пойдет дальше, но не выдерживаю. В глубине души сидит обида.

— Кто же в этом виноват? Ты молчком сбежал от нас, но мог бы хоть приезжать почаще, я не запрещала. Сергей спрашивает о тебе все время.

Это говорило оскорбленное достоинство, хотя была у меня еще одна тайная мысль: хотелось облегчить Павлу покаяние... Может, догадается попросить прощения...

Но Павел сразу стал скучный, точно я нарушила условия игры.

— Ну, конечно, конечно. У тебя я всегда во всем виноват! Могла бы и сама хоть раз за три года позвонить мне, приехать.— Он теперь не смотрел на меня. Кажется, наш так славно начавшийся разговор мог обернуться ссорой. А я люблю его, даже теперь, после всего, даже вот такого нахохлившегося, такого неухоженного, заброшенного. Я не хочу ссоры.