Тропик Динозавра - [19]

— Укуси — поймешь! — лаконично предложил Томек.

— Не думаю, чтобы это служило защитой от хищников, — включилась в разговор Тереса. — Судя по канадским скелетам, на теле таких животных не было роговых пластинок. Какое практическое значение имела защита только передней части головы?

— Может быть, — произнес кто-то, — такой череп служил тараном для отражения нападения хищников?

Более чем сомнительно! Многие хищники обладали массой тела, равной массе пахицефалозавра. а то и в несколько раз большей, поэтому удар головой не мог произвести на них большого впечатления.

— Скорее всего прав Галтон, — решила Тереса. — Это утолщение играло роль при брачных поединках.

Англичанин Галтон, пытаясь найти ответ на тот же вопрос, сравнивал этих животных с современными оленями, напомнив об их ритуальных поединках в брачный период. При изучении черепа стеготераса это представляется вполне убедительным. Округлая выпуклость, не снабженная рогами, наверняка не могла быть ни наступательным, ни даже оборонительным оружием, так как была неспособна нанести сильный удар противнику. В то же время значение ее возрастает, если допустить, что рептилии подобного строения сталкивались головами. Исследуя найденный в 1970 году череп, Гальшка и Тереса обнаружили в нем дополнительные приспособления для могучих ударов. Так, например, глазные впадины были окружены особенно мощными костями.

Принятие этой гипотезы Талтона влекло за собой далеко идущие выводы. Внутривидовые поединки имеют целью не уничтожение противника, а лишь установление иерархии. Доминирующий самец выбирался самкой, занимавшей в иерархии исключительно высокое положение. Побежденный стеготерас удалялся, возможно, с легким сотрясением мозга, поскольку его череп все же не был таким надежным амортизатором, как рога оленя. Однако это служит свидетельством существования у стеготерасов некоторых форм общественной жизни, а также дает основание полагать, что они объединялись в стада, по крайней мере на определенный период, что особенно благоприятствовало возникновению ритуалов. Следовательно, динозавры были не столь примитивными животными, как это им приписывалось.

5

Ночи стали еще холоднее, стужа леденила пустыню. Я до сих пор не разбил палатку и ночевал в «мусцеле». Ночью меня будили порывы ураганного ветра, машину раскачивало, мотало из стороны в сторону, брезент гудел. Проснувшись, я выглядывал в окошко — палатки успешно сопротивлялись натиску бури.

Мы дважды ездили в Гурван-Тэс, чтобы освободить ожидавшего в школе Циприана и доставить последние вещи, привезенные МАЗом. Нас пригласили вечером на кинофильм. Почтарь-радиотелеграфист запустил бензиновый моторчик, который дал электричество для киноустановки, а заодно и для насоса, нагнетавшего из скважины воду в запасник. С помощью расхлябанной кинопередвижки показывали старый советский фильм на военно-морскую тему, такой исцарапанный и выцветший, с такими судорожными движениями героев и хриплым звуком, что его можно было принять за кинохронику, снятую на полях сражений.

Я сообразил, что никто из присутствующих в клубе никогда не видел ни моря, ни броненосцев, ни вообще каких-либо кораблей, и, кто знает, видел ли когда-нибудь воды больше, чем в болоте. То, что им показывала кинолента, для них могло быть примерно тем же, чем для меня научная фантастика. По сравнению с простым миром степей тот далекий мир, который они наблюдали через окно кинематографа, должен был казаться им необъяснимо чуждым и сложным. Незнакомый пейзаж, масса неизвестных предметов, приборов, толпа людей, их неестественно поспешные действия. Как знать, возможно, многие из них в те минуты почувствовали себя счастливыми оттого, что живут в степи, на краю света.

Здешние жители были оседлыми, некоторые семьи уже более десяти лет назад отказались от кочевого образа жизни и устроились в поселке с большими удобствами, чем степные кочевники. Они вынесли кухни из юрт, построив для них крошечные дощатые сарайчики, в которых могла поместиться печурка, хозяйка и немного посуды.

Достаточно было лишь бегло посмотреть вокруг на втоптанные в песок предметы, чтобы увидеть знамение нового времени и в этом глухом поселке, далеко от столицы. Здесь валялись осколки фаянсовой посуды, банки, битое стекло, цинковая ванночка, пеньковая веревка. Все это вытесняло предметы прежней культуры: деревянные мисочки из «птичьего глаза», ремни, оловянные и деревянные ложки, каменные или литого чугуна печурки, бурдюки, медные сосуды, кошмы, узелки с тряпьем, сплетенные в косички из верблюжьей шерсти или конского волоса веревки.

Кочевая жизнь не развивала привязанности к вещам. Монголы свободны от этого. Мужчина имел изящную китайскую выдолбленную из камня и закрывающуюся на бусинку табакерку и отделанную серебром конскую сбрую. Женщина — немного украшений из серебра и бус. Остальное — домашняя утварь и предметы хозяйства, ничего лишнего. Осенью монголы откочевывают на зимовку в безветренные долины, весной — на летние пастбища в степи, летом — еще куда-нибудь. Все имущество умещается на нескольких верблюдах или в двух колесной телеге. Открытые просторы страны не представляют никакого препятствия для передвижений. Эта пустота тянет, поглощает, зовет. Здесь можно совершить открытие только за линией горизонта. Так возникла культура постоянных переходов с места на место, жизни в седле с табунами лошадей, с вереницами шлепающих по степи верблюдов, с овечьими стадами, ползающими по травяному ковру, выработалась привычка смотреть вдаль, окидывать глазами степь.