Трое вне игры - [41]

Вулф поджал губы и покачал головой:

– Это оказалось скоропалительным проявлением слабоумия. В течение целых семи часов я сидел здесь да копался в вас, пытаясь отыскать какую-либо связь с цифрой шесть, которая либо явственно выделила бы одного из вас, либо связала бы вас с совершением какого-то преступления, либо и то и другое вместе. Предпочтительнее, естественно, было бы третье, но вполне подошли бы и первые два. Цифра шесть и вправду с завидным постоянством всплывала в допросах, но без всякого многообещающего приложения, и мне оставалось лишь приписывать ее появление зловредной случайности.

В общем, в три часа ночи я находился в точности там же, откуда и начинал. И я даже затрудняюсь сказать, сколько бы у меня ушло времени на прозрение относительно своей вопиющей ошибки без случайного толчка. Но меня все-таки подтолкнули. По крайней мере, могу сказать, что отозвался я незамедлительно и действенно. Толчок поступил от мистера Буша, когда он упомянул кличку лошади. Зеро.

Вулф поднял руку ладонью вперед:

– Ну конечно. Зеро! Я был безмозглым ослом! Использование точки в качестве символа «умножить на» – методика определенно современная. Поскольку остальная часть послания – цифры три и два – передавалась индийским цифровым письмом, несомненно, относилась к нему и точка, при условии что индусы нашли ей какое-то применение. И ошибка моя была тем более непростительной, что индусы действительно использовали точку. Они использовали ее, как объясняется в книге Хогбена, для самого выдающегося и образного изобретения во всей истории системы счисления. Определившись раз и навсегда, как записывать тройку и как записывать двойку, как вы собираетесь различать тридцать два, триста два, три тысячи два и тридцать тысяч два? В системе счисления то была ключевая проблема, и греки и римляне при всем их интеллектуальном величии так и не смогли ее разрешить. Это удалось некоему индийскому гению двадцать веков назад. Он понял, что секрет заключается в позиции. Сегодня мы используем наш ноль в точности для того же, для чего применил и он, – чтобы указать позицию, – вот только вместо ноля он воспользовался точкой. Вот чем являлась точка в ранней индийской системе счисления – она выполняла функцию нашего ноля. И поэтому послание Хеллера означало не «три умножить на два», или «шесть», но «три ноль два», или «триста два».

Сьюзен Матуро вздрогнула, вскинула голову и вскрикнула. Вулф уперся в нее взглядом:

– Да, мисс Матуро. При взрыве и пожаре в Монтроузской больнице месяц назад погибли триста два человека. Вы упомянули это число в беседе со мной, но даже если бы и не сделали этого, оно столь запечатлено в сознании каждого, кто читает газеты или слушает радио, что ни в коем случае не ускользнуло бы от меня. И в миг, когда я осознал, что послание Хеллера означало число триста два, я в любом случае связал бы его с той трагедией, упомяни вы его или же нет.

– Но оно… – Сьюзен Матуро уставилась на Вулфа. – Вы хотите сказать, оно связано?

– Я продолжаю развивать это очевидное предположение. Я предполагаю, что на основании определенной информации, которую один из вас шестерых предоставил Лео Хеллеру для составляющих его формулы, у Хеллера возникло подозрение, что один из вас совершил тяжкое преступление, в то время как его послание – число триста два – указывает, что преступлением этим была закладка в Монтроузской больнице бомбы, взрыв которой привел к гибели трехсот двух человек, или же, по крайней мере, послание указывает на причастность к данному преступлению.

Я как будто даже увидел и ощутил, как по всей комнате напряглись мускулы. Большинство из присутствовавших детективов – быть может, даже все, – несомненно, работали по Монтроузскому делу. Кремер подобрал ноги, руки его сжались в кулаки. Пэрли Стеббинс извлек из кобуры револьвер и положил себе на колени, а затем наклонился вперед, чтобы удобнее было наблюдать за всей шестеркой.

– Итак, – продолжил Вулф, – послание Хеллера указывало не на личность, собиравшуюся убить его, не на преступника, но на преступление. Учитывая ситуацию, в которой он оказался, это было весьма находчиво, и мистер Хеллер заслуживает нашего глубочайшего восхищения. Моего, во всяком случае, он добился, и я отрекаюсь от какого-либо умаления его достоинств. Представлялось бы вполне естественным сосредоточиться на мисс Матуро, поскольку она, безусловно, была вовлечена в прискорбные события, но сперва давайте внесем в обстоятельства ясность. Я намерен спросить остальных: посещали вы когда-либо Монтроузскую больницу, или были с ней связаны тем либо иным образом, или имели дело с кем-нибудь из ее персонала? Отвечайте на вопрос так, как я его поставил. – Его взгляд метнулся в левый конец ряда. – Миссис Тиллотсон? Ответьте, пожалуйста. Как насчет вас?

– Нет, – едва слышно ответила она.

– Громче, пожалуйста.

– Нет!

Взгляд Вулфа переместился.

– Мистер Эннис?

– Нет. Никогда.

– Вас, мисс Матуро, мы пропустим. Мистер Буш?

– Никогда не был в этой больнице.

– Это ответ лишь на треть вопроса. Ответьте на весь.

– Ответ – нет, мистер.

– Мисс Эбби?

– Как-то посещала ее, года два назад, навестить пациента, моего знакомого. Это все. – Кончик ее языка появился и исчез. – Я не была с ней связана никаким образом и не имела дел с кем-либо из ее персонала.