Трое суток, включая дорогу - [5]

— Платье принадлежало вам?

— Вот именно: «принадлежало»!

Она провела Денисова по коридору. В одной из комнат, в углу, высился свежесколоченный, задернутый занавеской стеллаж.

— Здесь и лежало А я ненадолго спустилась на первый этаж. В бар. Выпить кофе…

В подсобке, как и во всей этой стороне коридора, пахло краской. Замка на двери не было.

— Тогда здесь тоже был ремонт?

— Девятого? Да. Но все рабочие ушли. Остались только проживающие на этаже и горничные.

— Работник киностудии в это время был у себя?

— Администратор? Он без меня пришел, я оставалась внизу, в баре. И вскоре ушел.

— Когда вы обнаружили пропажу?

— После его ухода.

— Он приходил один?

— Вдвоем. Второй наш, здешний. Красивый парень. Я его раньше часто видела на танцах и в ресторане.

— Истамов? Бахти Гаранг?

— Имя не знаю.

— Администратор и его гость были долго в номере?

— Не-ет! Местный, наш, ушел первым… Потом и администратор.

— Опишите, пожалуйста, пропавшее платье. Кому-нибудь из горничных оно подходит?

— По размеру? Никому! — У потерпевшей на глаза навернулись слезы. — Сестра прислала. Она в 1-м Доме моделей работает, в Москве. «Космическая тема.» Воротник фигурный, тарелкой, рукава от талии…

— Заявление написали?

— Не буду: мама против… — Она осторожно промокнула ресницы платком. — Если найдется, то и так найдется! Правда?

В номере Денисов достал будильник «Электроника», который всюду возил с собой, установил режим. Чтобы не разоспаться, в одежде, не снимая кроссовок, прилег на спинку поперек кровати. Дальше, за его головой, была кровать погибшего Денисов успел подумать о чем-то, связанном с ней, сразу уснул.

Через тридцать минут «Электроника» разбудила прерывистым несильным свистком. Когда, собравшись, он вышел в холл, девушки были еще на месте.

— Вы следователь? — спросила одна — со смуглым расстроенным лицом. Денисов еще раньше обратил на нее внимание: она не участвовала в разговоре — стирала пыль с подоконника.

— Хотите о чем-то спросить?

— Если такой случай… — За то время, пока он отсутствовал, горничная тщательно обдумала формулировку. — Девушка хотела купить цепочку. Деньги не отдала, но сказала: «Я покупаю!» При свидетелях… Стала крутить и сломала замочек. Должна она цепочку исправить, правда? Или деньги заплатить, а цепочку взять себе. Ведь так?

— Цепочка неисправная была, Махсар! — вмешалась горничная, у которой пропало платье.

— Сначала заплати, а потом ломай! — возразила Махсар. У обеих были одинаковые голоса и интонации. — Цепочка серебряная! Куда я с ней теперь!

— А ты проверь, чтобы исправная, потом предлагай!

— Исправная была, пока ты о стол не стукнула!

Горничные, понял Денисов, находились между собой в запутанных юридических отношениях.

— Кто знает, возвращался администратор в тот день снова в гостиницу? — спросил он.

Девушки прекратили спор. Махсар — владелица сломанной цепочки — сказала:

— Не возвращался. В тот день я долго здесь оставалась. Ушел и больше не был.

— Он при вас уходил? Сумки при нем были? Помните?

— Были.

— Две? Одна?

Горничная подумала.

— Две сумки.

Ночная съемка происходила в боковой части медресе, рядом со входом.

На двухметровой высоте над полом были проложены доски, по ним ступал артист, игравший мальчика. Внизу толпились работники съемочной группы. Чувствовалась нервозность. Снимать собирались с тележки снизу вверх — с видом на затейливый орнамент в нише под потолком.

Денисов огляделся: Туйчиева нигде не было.

— Я подаю реплику за калифа, — режиссер-постановщик, бородатый, русый, в наброшенном на плечи тулупе, в волчьей шапке, напоминал помора. — Внимание! «Слоненок придет к тебе домой этой ночью! Только не закрывай калитку! И не проспи! Слышишь, мальчик?»

Здесь же стояла директор картины Салтыкова, осанистая, крупная блондинка; Денисов узнал ее по описанию Туйчиева.

— Передайте, пожалуйста, директору, — Денисов протянул визитную карточку одному из рабочих, стоявшему у входа.

— Момент…

Денисов отошел во двор — мощеный, пустой, огражденный высокими стенами. В стенах помещались когда-то кельи учащихся медресе.

По двору гулял ветер. Над одной из башенок вверху белел месяц, плоский, похожий на стертый гривенник.

Вскоре подошла Салтыкова.

— Вы Денисов? Я директор картины.

Вечер был холодным. На Салтыковой была плоская меховая шапочка, брюки, крупной вязки свитер. Сверху наброшена еще меховая куртка.

— Как ужасно то, что произошло! Мы здесь сидим… — Она заговорила быстро, искренне: — Ничего не знаем, кроме своего кино! Как все случилось?

Денисов коротко повторил то, что Салтыкова знала; остальное до раскрытия преступления составляло следственную тайну.

Разговаривая, они сделали несколько шагов к выходу, остановились снаружи, на ступенях. Здесь было не так мрачно. Впереди, через дорогу, высилось светлое древнее медресе Улугбека.

— Больше ничего не известно, — закончил Денисов.

— Меня волнуют подотчетные суммы.

— За этим я и приехал.

— Вы долго здесь будете?

— Завтра я должен быть в Ташкенте.

У нее испортилось настроение.

— Он уезжал всего на три дня. Понимаете? Я была на съемках в пустыне… — Салтыкова принялась объяснять: — Меня здесь спрашивали в управлении: «Почему такая большая сумма на руках?» А что делать? Каждый день платежи! Ни кассы, ни сейфа! На честном слове да на голубом глазу…