Тринадцать полумасок - [4]

Но какой тут может быть шантаж? Пришел художник в гости, все кинулись радоваться фейерверку, а он, один в пустой гостиной, смотрел на свое панно, смотрел, и вдруг понял, что пора помирать. Выстрел потерялся в праздничном грохоте. Такая беда может стрястись с каждым, кто приглашает в гости сумасшедшего художника.

Но если такой человек, как этот Николай, боится шантажа, стало быть, основания – есть.

Артем не имел ни малейшего намерения нападать на этого царственного бизнесмена. Но защищать свое достоинство был обязан.

Итак, что бы это могли быть за основания для шантажа? Хозяин боится шума по принципу «то ли он пальто украл, то ли у него пальто украли»? Нет, человек, построивший себе такой особнячище, уже не раз был героем слухов и мог бы к этому привыкнуть.

Артем бы и дальше размышлял, но услышал стук каблуков. Кто-то шел от стола к дивану, где сидели они с хозяином. Хозяйская кузина устремилась навстречу – перехватить. Но не успела.

Высокая и тонкая, в шуршащих серебряных воланах, с высоко поднятыми волосами, из которых торчали вверх закрепленные лаком до жестяной жесткости плоские и колючие пряди, стремительная, как метель, юная женщина оказалась у дивана, словно преодолев расстояние прыжком.

– Папа?..

Она ощутила тревогу, быстро обвела взглядом кресла, круглый столик с исторической лампой, консоль с вычурными часами, край панно – и вот увидела лежащего человека.

– Эдик?..

Артем ждал женского визга – и вот дождался!

Вслед за визгом был скрежет стульев по драгоценному паркету, топот ног, еще отчаянный крик:

– Ленка, дура, пусти!..

Но хозяйская кузина, схватив хозяйскую дочку в охапку, не пускала ее к телу художника. Зато его обступили десять членов клана и, еще не понимая случившегося, стали тормошить. Они искренне хотели найти пульс, уловить дыхание, заорать «Жив!» – но, возможно, с той же непосредственностью желали убедиться, что этот человек мертв и больше не встанет.

Артем молча ждал, пока они поймут, испугаются и отойдут от тела подальше.

Самоубийца, явившийся во фраке с живой гвоздикой в петлице, несомненно, любил эффекты. Но он был тут принят как свой – и сколько же злости потребовалось накопить, чтобы так испортить почти родным людям Новый год?

Хозяин встал. Казалось, ему больше не было дела до покойника. Он посмотрел на Артема, тот понял этот взгляд как приглашение, и оба незаметно отошли в сторону, оказались в другой части гостиной, откуда уже не видели прочих участников застолья.

Хозяин набрал на сотовом телефоне семь цифр.

– Никита? С наступающим, – сказал он. – Папу позови. Еготов? Это Карамышев. С наступающим. Извини, что от стола поднял. У меня неприятность. Человек в гостиной застрелился. Да, есть свидетели. Хочу, чтобы его поскорее забрали. Да, вот такой Новый год. Кого, Калюжного? Давай. Ну, извини. С новым счастьем.

* * *

Артем, делая вид, будто его это не касается, разглядывал позолоченную картинную раму. Свидетели, значит, есть? А кто его разберет – может, и есть. Глава клана лучше знает свою команду. Может, его кто-то предупреждал, что художник спятил и грозился застрелиться.

– Я подожду наверху, – сказал Артем. – Когда понадоблюсь – позовите.

Он вернулся в гостевую комнату. Там Артем скинул дубленку, опустился на колени, как перед образами, и начал входить в образ.

Он умел падать, как подкошенный, – в театральном институте научили. Сейчас падение в полном объеме не требовалось. Артем поднес к груди руку с воображаемым пистолетом (странная затея – стрелять себе в сердце, но копаться в логике самоубийцы он не хотел), нажал воображаемый спуск и, расслабившись, откинулся назад.

Рука, в которой должен был быть пистолет, распрямилась и шлепнулась на ковер. На всякий случай попробовал еще несколько раз. Рука все время оказывалась на ковре. А у Эдгара, на это он сразу обратил внимание, рука с пистолетом лежала поперек живота, наискось, и кисть была уже почти на бедре левой ноги. Сама она туда лечь не могла. А кому и зачем понадобилось ее так укладывать – Артем придумать не мог.

Он опять выглянул в коридор. Очевидно, вызванная хозяином милицейская машина еще не приехала, никто не спешил за четырнадцатым свидетелем. Артем подошел к той лестнице, на которую угодил по рассеянности, бесшумно спустился и выглянул в гостиную. Тело осталось лежать на прежнем месте, а клан, отойдя к противоположной стене, шумно совещался.

Артем опустился на корточки и, как большая обезьяна во фраке, перебрался за спинку кресла. Отсюда он увидел то, что его интересовало: правая рука трупа лежала так, как и должна лежать рука самоубийцы, не поперек тела, рядышком, на ковре.

Стало быть, убийство, подумал Артем, вот не было печали…

Но такие загадки не решают, стоя на корточках за спинкой кожаного итальянского кресла от «Natuzzi». Артем переполз к двери и бесшумно исчез.

Для чего бы бодрому, уверенному, в меру ироничному и явно строившему какие-то приятные планы на этот вечер Эдгару вдруг хвататься за пистолет? Он кому-то обещал, что будет встречать Новый год именно здесь… Кому?!. Хозяйке? И ради нее художник нарядился, как кинозвезда на вручении «Оскара»? Но он пришел сюда ради женщины…