Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648 - [51]
Подозрительный в отношении династии Габсбургов и враждебный католической церкви, Христиан окружил свои заурядные политические взгляды романтическим ореолом, объявив себя страстно, но по-рыцарски, влюбленным в прекрасную королеву Чехии. Как-то раз она обронила перчатку, и он напоказ ринулся за нею, а когда Елизавета со смехом попросила ее вернуть, воскликнул: «Мадам, я отдам вам ее в Пфальце». С тех пор он носил перчатку в шляпе с девизом Pour Dieu et pour elle[35], который он велел написать и на своих знаменах.
Христиан был сделан из того теста, из которого получаются великие вожди, если бы только у него хватило терпения для того, чтобы учиться. Почти без денег и офицеров он сумел к осени 1621 года собрать войско численностью свыше 10 тысяч человек. Одно это достижение, невзирая на плохое вооружение и недостаток дисциплины в его войсках, доказывает по меньшей мере его неукротимую энергию и делает его достойным иного звания, нежели простой разбойник. Современники прозвали его «безумец из Хальберштадта», но в его безумии чувствовалось вдохновение.
В то же время у изгнанников появился и другой союзник в лице Георга Фридриха, маркграфа Баден-Дурлахского. Это был набожный кальвинист и добропорядочный немец, и действовать его заставила испанская угроза на Рейне. Георг Фридрих пользовался любовью народа и, несмотря на свои 60 лет, сохранил бодрость и боевой настрой молодого человека; эти качества позволили ему собрать войско в 11 тысяч человек, в основном из числа своих подданных. Таким образом, к весне 1622 года на стороне Фридриха развевалось три маленьких, но храбрых знамени, бросая вызов императору: Мансфельда в Эльзасе, Христиана Брауншвейгского в Вестфалии и Георга Фридриха в Бадене.
Соединив три этих войска на Рейне, Фридрих получил бы армию численностью около 40 тысяч человек, достаточную при искусном руководстве для того, чтобы справиться с Тилли и испанцами. Пока же они находились далеко друг от друга: Христиан в Вестфалии, две другие – в верхней долине Рейна. Между ними лежало более 160 километров и реки Майн и Неккар, так что Тилли и испанцам хватало времени, чтобы выступить им наперерез, а эрцгерцогине Изабелле, напуганной этим рецидивом протестантской воинственности, – чтобы послать своих агентов для подкупа Мансфельда.
Тем временем сам Фридрих тайно покинул Гаагу и 22 апреля 1622 года присоединился к Мансфельду в Гермерсхайме, в своем родном Пфальце, к радости подданных и полному изумлению полководца. Мансфельд не ожидал увидеть его так скоро и, как обычно, торговался с агентами противника о цене своего ухода. Из-за приезда работодателя наемник решил отложить переговоры, переправившись с большей частью сил на правый берег Рейна, помешал соединению Тилли с испанским генералом Кордобой и с небольшими потерями отбросил его назад 27 апреля у деревушки Мингольсхайм. Тем не менее Тилли оказался лучшим стратегом, и, пока Мансфельд ждал подхода маркграфа Баден-Дурлахского с его силами, Тилли беспрепятственно обошел его и соединился с Кордобой в начале мая.
Теперь перед союзниками Фридриха встала задача опередить объединенные силы противника и встретиться с Христианом Брауншвейгским, который медленно продвигался с севера с огромной добычей. У Мансфельда и маркграфа Баденского, вместе взятых, едва хватало войск, чтобы осмелиться завязать бой с Тилли и испанцами, но прежде всего им требовалась финансовая помощь Христиана для уплаты жалованья своим армиям. Молодой принц все последние месяцы занимался тем, что леденящими душу угрозами вымогал огромные суммы денег и драгоценные металлы у богатых епископств Мюнстера и Падерборна. Во все более-менее крупные деревни, через которые проходил, он рассылал пугающие письма с многозначительно обожженными уголками и надписью «Пожар! Пожар! Кровь! Кровь!». Этот способ редко не приносил ему кругленькую сумму откупных от местных жителей. Кроме того, он планомерно забирал из католических церквей золотую и серебряную утварь, переплавляя часть ее в монеты с дерзкой надписью «Друг Господу, враг священникам». Этих писем и монет хватило, чтобы создать ему репутацию нечестивого варварства, о чем уже писали в памфлетах по всей Германии. Любопытно, что его поступки, о которых у нас есть достоверные сведения, были весьма умеренны: в Падерборне кафедральный капитул не сумел найти ничего дурного в нравах Христиана, и он принял все меры, чтобы вернуть им мощи святых невредимыми при условии, что ему позволят переплавить ковчеги, в которых они хранились.
Первой преградой между войсками Христиана и Фридриха на Рейне пролег Неккар. Мансфельд и маркграф Баден-Дурлахский неразумно решили форсировать его по отдельности, надеясь таким образом разделить Тилли и Кордобу. Их план провалился; 6 мая маркграф, пытаясь перейти реку у Вимпфена, был отрезан Тилли и Кордобой, лично явившимися туда с основной частью своих войск. Несмотря на численный перевес противника, положение маркграфа все же не было безнадежным: его верным и рьяным солдатам противостояли войска, значительно ослабленные нехваткой продовольствия и раздельным командованием
