Тридцать три несчастья. Том 2. Небывалые неприятности - [18]

– Извините, – сказала, помолчав, Вайолет, – но все-таки как заклиненная дверь может избавить нас от неприятностей?

– Как? Тебе не понятно? – удивилась Айседора. – Мы сегодня сядем в заднем ряду и, как только Ниро заиграет, выйдем на цыпочках из зала и прокрадемся на лужайку. Таким образом мы сможем наблюдать за вами и учителем Чингизом. Если случится что-то нехорошее, мы бросимся назад и оповестим завуча Ниро.

– Замечательный план, правда? – сказал Дункан. – Я очень горжусь собой и сестрой, хоть и нескромно так говорить.

Бодлеры с сомнением посмотрели друг на друга. Им не хотелось огорчать друзей и критиковать их план, тем более что сами Бодлеры ни до чего не додумались. Но Граф Олаф был таким хитрым и таким злобным, что бодлеровская троица не сочла заклиненную дверь и тайную слежку за Олафом лучшим способом защиты от его коварных происков.

– Мы очень ценим, что вы стараетесь решить наши проблемы, – мягко сказал Клаус, – но Граф Олаф коварен, как никто. У него всегда что-то есть про запас. Мне бы не хотелось, чтобы вы из-за нас рисковали.

– Не говори ерунды, – твердо сказала Айседора, сделав глоток из стакана Вайолет. – Рискуете вы, а мы обязаны вам помочь. Мы не боимся Олафа. Я уверена, что план наш очень удачен.

Бодлеры снова переглянулись. Довольно храбро со стороны Квегмайров было не бояться Олафа и быть уверенными в своем плане, но трое Бодлеров очень сомневались, правильно ли проявлять такую храбрость. Олаф был настолько подлым субъектом, что благоразумнее представлялось бояться его. При этом он сорвал столько бодлеровских замыслов, что быть до такой степени уверенными в своем плане в данном случае казалось не очень умно. Однако Бодлеры были так признательны друзьям за их старания, что не стали больше ничего говорить на эту тему. В последующие годы бодлеровские сироты не раз жалели, что не стали тогда больше ничего говорить, но сейчас они закончили с Квегмайрами обед, попеременно передавая друг другу вилки и стаканы и стараясь разговаривать о чем-нибудь другом. Они обсудили разные проекты по улучшению Сиротской лачуги, и какие еще исследования можно провести в библиотеке, и как быть с проблемой скобок, запас которых быстро иссякал, и не заметили, как прошел обед. Квегмайры поспешили на концерт, пообещав ускользнуть при первом удобном случае, а Бодлеры покинули столовую и направились к лужайке.

В закатном солнечном свете перед детьми на бурую траву ложились их длинные-длинные тени, как будто Бодлеров растягивал какой-то страшный механизм. Они глядели на свои тени, казавшиеся плоскими, как листки бумаги, и с каждым шагом все сильнее становилось желание делать что-нибудь другое, все, что угодно, только не встречаться на лужайке с учителем Чингизом наедине. Лучше бы идти все дальше и дальше, под арку, через лужайку, наружу, в мир. Но куда им деваться? Трое сирот были совершенно одиноки. Родители умерли. Банковский попечитель чересчур занят, и ему не до них. Единственные их друзья – двое таких же, как они, сирот – сейчас, как очень надеялись Бодлеры, уже успели улизнуть из зала и следят за тем, как Бодлеры приближаются к одинокой фигуре учителя Чингиза, нетерпеливо поджидающего их на краю лужайки. Угасающий закатный свет (слово «угасающий» означает здесь «неясный, делающий все вокруг особенно зловещим») превратил тень от учительского тюрбана в огромную глубокую дыру.

– Опаздываете, – проскрипел Чингиз.

Подойдя ближе, дети увидели, что он держит обе руки за спиной, как будто прячет что-то.

– Вам было велено явиться сюда сразу после обеда, а вы пришли позже.

– Извините нас, – сказала Вайолет, вытягивая шею и пытаясь подглядеть, что там у него за спиной. – Без ложек и вилок мы ели дольше.

– Будь вы посообразительнее, – проворчал Чингиз, – одолжили бы у ваших друзей.

– Нам это не пришло в голову. – Когда приходится отчаянно лгать, в желудке от чувства вины нередко начинается дрожь, и сейчас Клаус почувствовал, что у него внутри все дрожит. – Какой вы все-таки умный, – добавил он.

– Я не только умный, – поправил Чингиз, – но и очень сообразительный. Итак, за работу. Даже такие тупицы, как вы, наверняка не забыли, что я говорил про сирот – что у них строение костей отлично подходит для бега. Вот почему вам предстоит выполнять Особые Сиротские Пробежки Аллюром[3], или, сокращенно, ОСПА.

– Уладу! – вскрикнула Солнышко.

– Моя сестра хочет сказать: «Как увлекательно!» – разъяснила Вайолет, хотя на самом деле «уладу» означало: «Хорошо бы знать, Чингиз, что вы на самом деле затеваете».

– Меня радует ваш энтузиазм, – одобрил Чингиз. – В некоторых случаях он восполняет нехватку мозгов.

Он вынул из-за спины руки, и дети увидели, что он держит большую жестянку и длинную колючую кисть. Из открытой банки струилось белое призрачное сияние.

– Так, прежде чем начать ОСПА, требуется сделать дорожку. Это фосфоресцирующая краска, то есть она светится в темноте.

– Как интересно, – пробормотал Клаус, который уже два с половиной года знал, что значит «фосфоресцирующая».

– Ну раз тебе так интересно, – глаза у Чингиза светились не хуже краски, – получай кисть. Держи. – И он сунул длинную колючую кисть Клаусу в руки. – А вы, девицы, держите банку с краской. Вы должны нарисовать на траве большой круг, чтобы видеть беговую дорожку, когда побежите. Ну, давайте, чего вы ждете?