Три Ярославны - [15]

   — А вот как не спят нетопыри!

И, рассмеявшись, спрыгивает с дерева, проходится по двору колесом — и как не было его.

Так он тешился и не внимал никакому разумному увещеванию; один Рагнар, начальник стражи конунга, заступивший место Чудина, знал к нему подход и умел обратить к занятию, достойному мужчины.

Как-то упражнялись они в метании боевого топорика, и у Магнуса дело не ладилось. Рагнар говорит:

   — Не о руке своей думай, когда мечешь, а о цели, куда метишь. Так говорил отец твой и конунг наш, а он без промаха сбивал жаворонков на лету.

И он метнул топорик и крепко вонзил в дерево.

Магнус пошёл за ним, а Рагнар продолжает:

   — А однажды от Олава убегал сарацин, и не было нужды гнаться за ним, но на шее сарацина Олав увидел толстую золотую цепь. Тогда он сказал: «Помоги мне, святой Мартин, и я положу эту цепь в твой храм». И метнул секиру, и рассёк цепь, не тронув кожи. Она упала на землю, а сарацин убежал.

Магнус вернулся с топориком и слушал внимательно и, дослушав, говорит:

   — Расскажи ещё об отце. Это правда, что он святой силой лечил людей?

   — Могу поклясться в этом, — говорит Рагнар. — Я сам видел, как к нему привели мальчика с нарывом в горле. Конунг положил хлеб крестом на ладони и дал мальчику съесть, и нарыв лопнул.

Магнус спрашивает:

   — А верно ли говорят, что тётя Ингигерд до сих пор любит не своего конунга, а моего отца?

Рагнар вперил в Магнуса испытующий взгляд, а потом говорит:

   — Могу только свидетельствовать, что, когда конунг показывал ей свои каменные палаты в Хольмгарде, украшенные золотом и росписью, княгиня сказала, что дом Олава хоть и на деревянных столбах, но больше ей по душе. Однако, — говорит Рагнар, как бы спохватившись, — ни к чему тебе это знать.

Магнус гордо встряхнул головой:

   — К чему. Я вспомню тебя и награжу за правду, когда сам стану конунгом!

   — Ты забыл, — с печальной усмешкой напоминает Рагнар, — что Олав завещал престол брату, и об этом есть хартия.

Магнус говорит:

   — Ну, когда Харальд умрёт. Я ведь его переживу, я молодой и сильный. Смотри!

И он метнул топорик в дерево и хорошо попал.

   — Молодец, — улыбнувшись, говорит Рагнар. — Но всё же не стоит так говорить о дяде, пока он наследник престола.

Магнус с тех пор сильно преуспел в метании топорика и никогда с ним не расставался. Через год у него пробился пушок над губой, и старшие позволяли ему сидеть с ними равным на пирах, вина же не давали.

Раз в княжеской гриднице был пир в честь старого воеводы Вышаты, служившего ещё при Вальдамаре-Крестителе. Он вернулся из Корсуни, где собирал дань.

Вышата много рассказывал об этом греческом городе в Таврии, а когда Ярислейв с семьёй покинул пир, стал говорить о том, чего при женщинах не рассказывают: о продажных гетерах, о скотоложцах и о мужчинах, которые живут с мужчинами как с жёнами; о скоморохах и мимах и об атлетах, которые за деньги показывают свои телесные искусства.

Магнус слушал разинув рот, потому что никогда такого не слыхал. Но когда Вышата рассказал о схимнике, который, дав обет, семь лет ходил по земле на руках как на ногах, Магнус вскочил и говорит:

   — Вот невидаль! Я хоть сейчас могу на руках пройти от того края стола до этого, не задев посуды.

Многие его словам засмеялись, а другие стали подбивать Магнуса на это дело, чтобы побиться об заклад. Вышата говорит:

   — Ну иди, коль такой удалец. Пройдёшь — получишь чару вина, зря похвастаешь — ещё год тебе не быть на наших пирах.

   — Забито, — говорит Магнус. — Готовь чару.

Вот он подходит к краю стола, встаёт на руки и начинает идти, огибая блюда, кувшины и кубки.

И все смотрят и весело его подбадривают.

Вот Магнус доходит до середины стола и останавливается, потому что там такое большое блюдо, что его нельзя обойти.

Теперь скажем, что за этим блюдом сидел один из варягов, оставшихся с Рагнаром, такой тучный, что кони не могли его носить, отчего он и был прозван Хрольв-пешеход. И этот пешеход глядел на стоящего вниз головой Магнуса с насмешкой.

Тогда Магнус напрягся и хотел перепрыгнуть блюдо, но не сумел, и всё, что было на блюде, опрокинулось на Хрольва, замарав его одежду. И Хрольв, рассердись, ударил Магнуса по руке, и тот упал со стола.

Тут поднялся большой шум, одни говорили, что зря хвастал Магнус, другие упрекали Хрольва. Вышата говорит:

— Простим обоим и посчитаем, что спора не было.

Пир снова пошёл чередом, и гости скоро забыли о Магнусе, он же тихо сидел в углу, сжимая в руке топорик, и глаза у него горели, как у загнанного зверёныша. И не сводил он их с золотой цепи на толстой шее Хрольва.

И вот, когда все стали расходиться, вдруг топорик просвистел и рассёк золотую цепь Хрольва вместе с его шеей. А Хрольв упал и умер.

Вышата в тишине говорит:

   — Ты что сделал?

Магнус гордо выпрямился и, как умел, сказал вису:

— Олав, отец мой, в бою

Один поражал пятнадцать.

И того не будет никогда,

Чтобы Магнус спускал дерзость!

Тут все опять зашумели и обступили Магнуса, и некоторые хотели даже его убить, говоря, что он нанёс удар в спину. И уже обнажились мечи, но Вышата отвёл их, сказав:

   — Не нам, низким, проливать королевскую кровь.