Три Ярославны - [13]

Тот, трясясь, отвечает:

   — Не знаю, не видел, не помню.

   — Так полежи, вспомни, — сказал Ульв и проткнул мулле брюхо насквозь. Чудин хотел отвести меч Ульва, но не успел и с укором говорит:

   — Попа-то зачем?

   — Каков приход, таков и поп, — отвечает Ульв.

В это время снаружи слышится:

   — Молите пощады, неверные!

Харальд смотрит и видит, что к мечети со всех сторон идут сарацины, и их вдесятеро больше, и с ними человек с кривой саблей в руках и в эмирской чалме.

Теперь надо сказать о Георгии Маниаке. Он стоял на холме и смотрел издали на Сиракузы, окружённый своими воинами.

   — Много взял на себя Харальд, — усмехается Маниак. — Ещё никто не покорял города сотней воинов.

Прошло ещё сколько-то времени, и Маниак говорит:

   — Совесть воина мне не простит, если не выручу хвастуна.

И он садится на коня и мчится к Сиракузам во главе своих всадников. И вид скачущего войска грозен и красив.

Маниак подъезжает к городу и слышит, что там тишина, и видит, что ворота закрыты, а перед воротами стоит чёрный козёл.

   — Плохой знак, — говорит стратиг. И кричит своим громовым голосом, от которого лошади шарахаются в стороны: — Эй, Харальд, мужайся, здесь я, Маниак, я пришёл к тебе!

Тут открываются ворота, и Маниак видит Харальда, усталого, в иссечённых доспехах, с обломком кривой сабли в одной руке и с окровавленным мечом — в другой.

   — Заходи, Маниак, — говорит Харальд. — Будешь первым гостем у меня в Сиракузах.

В этом городе Харальд взял большую добычу. Серебряные вазы и чаши, золотые кубки и блюда, драгоценности и мешки с монетами были грудой сложены на берегу, чтобы внести их на корабль.

И Феодор-живописец сидел возле груды, любуясь добытым. Возьмёт то блюдо, то ожерелье и говорит:

   — Диво дивное! Истинно, сему цены нет. Гляди-ка, Ульв, дева по ожерелью скачет, имя ей Артемида, и с ней охотники, изваяны как живые, чудится даже, рог слышен.

Ульв одноглазый послушал и говорит:

   — Не слышу никакого рога. Эй, торопитесь, — кричит он грузящим судно. — Нас в Мессине к вечеру ждут.

Варяги забегали быстрее — и тут на берегу появляется Андроник, патрикий, с гемилохитом и воинами.

   — Куда так спешишь, Харальд? — говорит он.

Харальд отвечает:

   — Хочу выйти засветло. А тебе что за дело?

Андроник говорит:

   — Разве ты забыл, что по договору тебе положена только четверть добычи, а остальное — Византии?

Харальд говорит:

   — Если бы не я — не видать Византии Сиракуз.

Андроник говорит:

   — Они уже принадлежат Империи, и с ними — три четверти добычи. Таков договор, ты сам скрепил его клятвой на мече, а варяги ведь не изменяют клятве?

Харальд помолчал и говорит:

   — Что ж, ты прав. Бери. — И отошёл.

Тогда воины Андроника идут к добыче с мешками и начинают их набивать, три веди беря себе, четвёртую оставляя варягам.

Ульв говорит:

   — Я смотрю, твои люди хитрят, грек. В вашей доле вещи тяжелее.

Гемилохит хотел возразить Ульву, но Андроник велел ему молчать и говорит:

   — Возможно. Я сам за этим прослежу.

И он начинает отбирать вещи, но тут Феодор-живописец вскакивает и кричит:

   — Не верь греку, Харальд! Не всё дороже, что тяжелей!

Андроник засмеялся и говорит:

   — Разве это тонкое ожерелье не дешевле литого блюда?

Тогда Феодор выхватил ожерелье у Андроника и подбежал к Харальду:

   — Посмотри работу! Тепла она ещё от рук мастера и тонка, как женский волос. Как волос Ярославны!

Харальд посмотрел на Феодора, словно удивлённый, потом оглядел ожерелье и говорит:

   — Возьму себе.

Тогда Андроник подходит к Харальду и говорит:

   — Не порадуешь ты Ярославну таким подарком.

   — Почём тебе знать? — спрашивает Харальд.

   — Поверь мне, — говорит грек, — она снова опозорит тебя, назвав жадным. Ведь в золоте главное, когда его много. Не так ли?

Харальд ничего не ответил, а грек говорит:

   — Так я беру эту безделушку?

Феодор говорит:

   — Не отдавай, Харальд! Не зря ведь сказано: мал золотник, да дорог!

Харальд отодвинул Феодора в сторону и говорит Андронику:

   — Хорошо, бери.

Грек спрятал ожерелье за пазуху, наклонился к Харальду и говорит:

   — Ещё посоветую тебе, Харальд, как мужчина мужчине. Что ты знаешь о Елизавете? Хорошо ль её помнишь? Видно, нет, иначе бы ты не забыл обиды. Да и может, её давно отдали за другого?

Харальд опять ничего не ответил, только посмотрел на грека. А тот говорит:

   — Пять лет ты совершаешь подвиги в честь Эллисив, а разве нет женщин лучше? У аланского царя дочери славятся кротостью и красотой, и у персидского шаха. И в Константинополе любая девушка знатного рода пошла бы за тебя. А василевс с радостью благословил бы ваш брак и дал тебе титул при дворе.

Харальд опять молчит.

   — Я рад, что ты слушаешь меня, — говорит Андроник, — а не этого мерзкого богомаза, который изобразил на твоём парусе Елизавету похожей на скотницу.

Тогда Феодор бросается к Харальду и кричит:

   — Да что же ты, Харальд? Заставь змею прикусить жало или я это сделаю!

Харальд остановил его знаком и говорит:

   — Молчи, Феодор. И не мешай больше патрикию, пусть делит как хочет.

Так сказал Харальд и ушёл на корабль.

Вот они плывут по морю вдоль берега, и Харальд стоит у рулевого весла. И Чудин замечает, что Харальд всё время кренит весло вправо, и слева всё больше удаляется берег. Чудин говорит Харальду: