Три сестры - [111]

Иногда звезды сходятся, и в одном случае на миллион обнаруживаешь, что мечты время от времени действительно сбываются.

Насколько себя помню, я всегда жаждал, чтобы была рассказана история моей матери Ливии и двух ее старших сестер Циби и Магды. Весной 2019 года мы с моей женой Пэм собирались отправиться с визитом к нашим взрослым детям и родным в Израиль, чтобы отпраздновать свадьбу нашей племянницы. Покупая необходимые вещи перед отъездом, я наткнулся на роман «Татуировщик из Освенцима», и мы купили его, чтобы почитать в дороге. Я даже не догадывался, что приобретение «Татуировщика» станет основой для исполнения моей давней мечты.

Мы радостно встретились с нашими детьми и моей матерью, моей има, в Израиле. В то же время Хезер Моррис готовилась к книжному туру в Южную Африку для продвижения своего бестселлера, убедительного романа о Лале Соколове «Татуировщик из Освенцима». Я дал почитать книгу матери, и она с радостью поняла, что знала Лале и, даже не читая дальше, поняла, что его любимой женой была Гита, ее бывшая соученица по школе.

Имейл от Пэм к Хезер сдвинул дело с мертвой точки. Хезер изменила свои планы вернуться в Австралию из Южной Африки и приехала в Израиль через несколько дней после нашего семейного торжества, чтобы встретиться с имой и нашей семьей. В умелых руках Хезер начала вырисовываться захватывающая и вдохновляющая история жизни трех сестер. Моя давняя мечта была близка к осуществлению.

История моей матери, Циби и Магды – это свидетельство силы любви и преданности. Вопреки всему три сестры пережили самый отвратительный систематический геноцид, какой знал когда-либо мир. И все же они уехали жить и работать в новую страну – страну, где я родился, – приобщаясь к новому языку и культуре. Они прожили жизнь, наполненную радостью, чувством удовлетворения и счастьем, всегда окруженные любовью каждого последующего поколения сыновей, дочерей, внуков и правнуков, растущих и благоденствующих в атмосфере свободы.

В этой книге сведены воедино все истории, услышанные мной с детства. Хезер описывает прекрасную мирную жизнь, какой наслаждалась мама и ее семья во Вранове. А затем наступил хаос с его ужасными трагедиями и ощущением беспомощности – все то, что пришлось вынести и увидеть этим сильным, потрясающим женщинам.

В детстве я замечал грусть в глазах имы. Я ощущал ее печаль, не понимая причин. Я копил деньги, которые дарили мне на день рождения и праздники, а потом покупал ей подарки, чтобы только увидеть, как ее глаза загораются от счастья. У меня и сестры Дорит было прекрасное детство, наполненное любовью, смехом, чувством защищенности и свободой. Мы благодарили судьбу за то, что наш отец, аба, и наша има были открыты с нами и не делали тайны из своей жизни до нас.

С годами я начал понимать, что они пережили нечто невообразимое.

В моем сознании отпечатался один поворотный момент, когда мы с имой стояли у забора лагеря смерти Освенцим-Биркенау. Мама описывала мне жуткие вещи, происходившие в этом месте, и говорила о жизни за пределами электрического ограждения. Она говорила: «Над лагерем смерти и полями и лесами за его пределами, по ту сторону ограждения, раскинулось одно и то же голубое небо». Она видела семейные пары, играющих детей, работающих в полях людей. Они полностью игнорировали то, что происходило в лагере смерти, продолжая заниматься своими делами, словно это был обычный день, словно люди по ту сторону колючей проволоки были невидимыми. Здесь, где стояла има, витал дух смерти, убийства и несчастья, а на другой стороне были жизнь и свобода. И все это происходило под одним и тем же голубым небом. Как такое могло быть?

Позже, находясь у недавно открывшегося бутик-отеля на лыжном курорте недалеко от Освенцима-Биркенау, мы с Пэм вернулись к автомобилю. Мы рассказали маме и папе, Дорит и нашей племяннице Рут о том, что только что узнали. Этот перестроенный особняк имел печально известную историю. Здесь находился дом отдыха для офицеров СС, работавших в концентрационных лагерях смерти.

– Поищем другое жилье?

Ответ имы был, как всегда, проницательным и лаконичным:

– Мы здесь. А их нет.

Послесловие Аялы Равек

Я помню.

Помню, как ребенком проводила пальцами по ее руке, по поблекшим цифрам.

Помню, как однажды пришла домой и увидела сафту[4], которая дрожащим от слез голосом беседует с незнакомой женщиной, когда ее рассказ записывали на камеру. Мне было страшно и любопытно, и я не знала, что сказать или сделать.

Помню маленький ножик. Она всегда держала его в сумке рядом с мятными пастилками, которыми она угощала меня в машине. Время от времени она вынимала ножик из сумки и держала на ладони, поглаживая большим пальцем потертую рукоятку.

Помню тот первый раз, когда она рассказала мне, где нашла ножик – в лагере, – после того как я спросила, откуда нож, а потом я сказала: «Круто!» Мы сидели на скамейке в торговом центре. Я была ребенком, но все же помню сразу возникшее чувство сожаления, когда поняла, что сказала не то и толком не понимая почему, но я правильно истолковала грусть в ее глазах.

Помню, много лет спустя ножик потерялся в такси, и я плакала в ту ночь, ощущая потерю, которую не могла объяснить.