Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [224]

Рассказы С. Залыгина — явление сегодняшнее, проза эпохи перестройки и очищенья. Они — обещание и первое слово новой раскрепощенной советской литературы. Это ответ художника на вызов времени.

Многие критики отмечают и сетуют на избыточную публицистичность сегодняшнего литературного процесса. С нашей точки зрения, этот «порок» невеликий и преходящий. И вот что особенно хочется подчеркнуть: один из первых примеров художественного выражения идеологии перестройки дан писателем, чье имя стоит и в первых рядах ведущих наших публицистов. В последних рассказах Залыгина, таких, как «Борис Борисович — самоубийца», «Список талантов», — дух перестройки и тревожное беспокойство за ее успех.

Такова не укладывающаяся ни в какую привычную меру изменчивость, текучесть искусства, создаваемого Сергеем Залыгиным, если брать это искусство в его временном движении — развитии. Так что не так-то просто уловить «феномен Залыгина», если пробовать вычленить его инвариантную типологическую и просто личностную суть.

Славя всю жизнь мужика-пахаря, преданного земле своей, семье своей, лошади своей, морали своей, отстаивая принцип природности как высший всеобщий принцип, отвергая на корню соблазн скорых, легких решений в переустройстве жизни, свято веря в опыт предков, в память как высшую форму знания, в мудрость народных традиций, обычаев, заветов, С. Залыгин стал певцом революции, пробудил к ней с новой силой огромный серьезный интерес и уважение. Не парадокс ли?

Своей неустанной борьбой за спасение природы, боязнью сверхчеловеческого знания, неумения разделить «можем» и «можно», постоянной критикой в адрес искусственного конструирования жизни, абстрактной, формальной логики (характерная фраза, из романа «После бури»: «А логику делаем формальной, то есть совершенно необязательной для жизни») Залыгин вроде бы ставит под сомнение безусловность современного научно-технического прогресса, правомочность восторгов по поводу НТР, и в то же время никто, наверное, не заслужил в такой же мере, как он, права представлять в сфере литературы эпоху НТР. Не загадка ли?

Своей верностью реалистическим принципам классической русской литературы С. Залыгин вроде бы тем самым должен был возводить преграды на пути революционного развития художественной формы, отвергать «условные приемы», экспериментаторство современных (особенно молодых) авторов. Тем не менее в собственном творчестве, как мы убедились, Залыгин то и дело давал «сто очков вперед» молодежи по части неожиданности решений. У него умершие пишут исповеди, тараканы ведут диспуты с докторами наук и интегралы оживают! Не легкомыслие ли?

Нельзя обойти вниманием и такое вот грустно-смешное «несоответствие». Залыгин — секретарь Союза писателей, человек авторитетный, влиятельный и при этом вполне «критикабельный». Даже начинающие критики позволяют себе без смущения высказывать в его адрес дерзкие замечания. Без всяких последствий для себя.

Залыгин много лет уже возглавляет в Союзе писателей совет по латышской литературе. Не формально, а всерьез занимается делами своих латышских коллег. Увлечен венгерской литературой, часто бывает в Будапеште, и не как турист, а с хорошей деловой отдачей… И все это никак не противоречит глубокой его преданности всему русскому: бедам и радостям, культуре и литературе (вот уже много лет он возглавляет совет по русской прозе при СП РСФСР), нравственным принципам и языку, прошлому и будущему…

Работа за столом, в библиотеке, в архивах для Залыгина — высшая радость, но он, не колеблясь, может отложить на годы начатую рукопись для практического вмешательства в общественные (государственные, в общем-то) дела. Не становясь в позу, не изображая из себя жертву долга.

Будучи не одно уже десятилетие профессиональным литератором, С. Залыгин удивительным образом умудряется сохранить верность своим былым профессиям. Он как бы отошел от них, не изменяя им.

Культура наша щедра на таланты. Среди писателей можно назвать не одного и не двух, которые, наверное, превосходят Залыгина по живописной пластичности, по глубине проникновения в духовный мир своих героев, по остроте нравственных коллизий и увлекательности изложения, но по социальному аналитизму, по широте и диалектичности раскрытия исторического процесса, по умению обнажить механизмы социального развития с ним, думается, никто сейчас сравниться не может. При этом речь идет не о социологическом понимании исторического процесса, а о художническом видении его, видении, опирающемся на понимание. Сочетание качеств, чрезвычайно редкое вообще.

И ведь что поразительно — высота эта была обретена писателем как-то вроде бы «вдруг», скачком, взлетом. Да еще в возрасте, далеком от подросткового (когда скачки и переломы не в диковинку для окружающих), а почти в пятьдесят лет! К тому же при весьма скромной предварительной гуманитарной подготовке. «Где-то только на пятом десятке я стал по-настоящему интересоваться событиями литературной жизни, жизни искусства», — признавался позже Залыгин. До того тоже писал рассказы, выпускал книжки… Но они не были «делом жизни». «Одни в свободное от работы время увлекаются шахматами, другие разводят цветы, я увлекался сочинительством», — шутит по этому поводу писатель. Делом же жизни были сначала учеба, потом — работа (агрономом, инженером-гидротехником, начальником изыскательской партии, гидрологом, преподавателем в вузе, научным работником). Виды деятельности, как видите, весьма далекие от литературы, но… Стоило Залыгину осознать, что литература — его удел, его профессия, его ремесло, как за считанные годы он обрел капитальную гуманитарную эрудицию, проник во многие глубинные секреты художественной технологии.