Три капли крови - [6]

Однако ни слова больше не слышно, как не ощутимо и чье бы то ни было присутствие. Вполне может быть, что мне показалось.

Хорошо… поднимаю руку снова. Вернее, снова пробую поднять. И терплю фиаско.

— Ты меня хоть слышишь? — в голосе незнакомца раздражение, ничуть не сокрытое. Я ему надоедаю.

— Слышу…

— Вот и делай, что говорю. Лежи смирно, Изабелла.

Знает мое имя… это нормально? Или здесь, по другую сторону от поверхности земли, все друг друга знают? Я запутываюсь, и блаженное состояние покоя, перемешанное с удовлетворением, где-то теряется. Он лишает меня моего блаженства!

— Я умерла, — не дрогнувшим голосом констатирую общеизвестный факт, — ты не будешь мне указывать.

Почти нутром чувствую, как повисает удивление незнакомца в пространстве. Наверное, от моей самонадеянности… но, так или иначе, с озвученным он соглашается. Снежинки падают, ветер направляет их, а я лежу. Однако без излишних нравоучений теперь могу делать то, что пожелаю.

— Благодарю, — колко говорю, приметив взглядом еще одну чудесную снежную звездочку. Жду не больше секунды, пока она опустится ниже, и поднимаю-таки, наконец, руку. Вытягиваю.

В такт этому действию — запретному, как было озвучено, — ярчайший всполох из сильнейшей боли, напитанной железным привкусом крови, проносится перед глазами. Острой и метко пущенной стрелой вонзается через пах в нижнюю часть спины, пробивая из глаз такие слезы, о которых мне даже на Земле не было известно.

Задыхаюсь, отчаянно дернувшись, как в предсмертной судороге. И тогда стрела вонзается глубже.

— Помочь? — как бы между прочим интересуется незнакомец, чьи предостережения я так преступно игнорировала. Он дальше, чем был от меня, судя по голосу. Я не решаюсь поднять голову, чтобы увидеть, где именно. Хватает того, что одно ядовитое острие уже разъедает мою плоть.

— Д-да…

— Ну вот видишь, — он тяжело вздыхает. Я не слышу ни единого шага, зато вижу нечто наподобие синеватого тумана. Мягким клубком вырываясь откуда-то со стороны мужчины, теплым прикосновением, куда более нежным, чем снежинок, унимает мою боль. Накрывает ее собой, прячет и в конце концов искореняет. Как какое-то чудесное средство от всех болезней.

— Теперь понимаешь, почему не стоит двигаться?

С все еще невысохшими, но, благо, унявшимися слезами, повторяю:

— Д-да…

Удовлетворяю его. Ответа не получаю, но чувствую одобрение. И мое прежнее блаженное состояние возвращается, медленно, но верно. Забирает в свои мягкие объятья, покачивая как в колыбели.

Время идет, темнеет небо, и постепенно по моему телу проходит легонькая дрожь. Не замерзаю, но явно стою на пороге этого. Кожа начинает реагировать на холод почти так же, как в прежней жизни. Теперь снег не помогает.

Но, кажется, такое положение дел известно и незнакомцу. От него веет большей собранностью, чем прежде.

— Держись, — протягивает мне руку, самую настоящую, вполне человеческую, но в ярко выделяющемся на белом фоне черном одеянии, — и медленно, очень медленно садись.

Я не брезгую за что-нибудь ухватиться, но двигаться боюсь. Очень хорошо помню, чем это кончилось.

— Боль быстро пройдет, — обещает мне мужчина, но с большей серьезностью в тоне, — не станешь пробовать — окоченеешь.

Дельное замечание. Особенно сейчас.

Потому я все же решаюсь. Держусь за него крепко-крепко, как за последнее, что осталось, и решаюсь. Аккуратно поднимаю голову, прислушиваясь к ощущениям, потом медленно отрываю от земли плечи, тут же защипавшие от долгой неподвижности, и в конце концов спину.

Вот теперь мне видно лицо моего неожиданного благодетеля-целителя. И все в нем, за исключением цвета глаз, в последние минуты жизни я видела на мосту. Это он. Несомненно, он. Неужели прыгнул следом? Этой игрой, наверное, как и я, набирался решимости.

— Ты… — меня пробирает на смех. Но не осуждающий, не злобный, а мягкий, искренний. Принимающий его решение и считающий его верным.

Его глаза, чистые сапфиры — настоящие, лучше, чем в самой профессиональной огранке, — вспыхивают. В них зиждется крохотный бесцветный огонек, расползающийся по зрачку. Невероятно, но пугает. Красота на грани с демонизмом. Только у демонов, чертов и прочих прислужников Аида такие глаза.

— Я, — заверяет он, делая вид, что не замечает моего всколыхнувшегося страха, — продолжай.

Приходится повиноваться. На сей раз черед за талией — но вот она как раз-таки и подводит. Печально знакомая мне боль вспыхивает в пораженном месте. Искалывает его сотней острейших игл.

— Терпи, — с деловитостью и неспешность просит мужчина, потянув руку на себя и вынудив меня нагнуться ниже, а значит, глубже всадить огонь, — полегчает.

Вторая его ладонь, свободная от моих цепких пальцев, мелькает перед глазами. На ней кольцо. Не кольцо даже, перстень. Самый настоящий, как в фильмах о древних временах, где такие сплошь и рядом носили герцоги. С рубином посередине.

И снова синеватый туман, снова его клубы, осадившие меня… но боль проходит почти сразу, как они появляются. Сама собой исчезает.

— Легче?

— Да…

— Хорошо, — он самодовольно хмыкает, возвращая ладонь с перстнем на мое обозрение, — тогда пора вставать.

Прежде чем я успеваю воспрепятствовать, сам воплощает в жизнь свою задумку. Буквально вздергивает меня вверх, воспользовавшись тем, что так и не отпустила предложенную руку. Держит за талию, вынуждая прогнуться. Любуется видом.