Три дня одной весны - [141]

— Не обижайтесь, но вы с рождения были скупым, — не стерпел наконец Сайфиддин Умар.

— Не прячьтесь за мою скупость, зубы не заговаривайте. Вы, значит, считаете, что Комил затянул богоугодное дело? А?

— Какой Комил? Какое дело?

— Вы еще удивляетесь! Да как только я вошел, кто спросил, когда он будет выдавать дочь?

— Ну, я спросил. И что же?

— А разве сами не знаете, для чего спросили?

— Ну и знаю, ну и что?

— Вот то-то и оно. Хорошо знаете. Вас волнует не сам Комил и не то, как пройдет свадьба его дочери. Ждете не дождетесь, когда состоится свадьба, чтобы прокричать два-три раза «во имя бога милостивого, милосердного» и получить за это деньгами да вещами. Хапаете, будто не хватает председательских заработков вашего сына.

— А вы поменьше склоняйте моего сына, если можете — хапайте сами, — огрызнулся Сайфиддин Умар, мгновенно согнав с лица улыбку. — Никто вас за руки не держит. Плохо или хорошо, но я уже пятнадцать лет служу людям на свадьбах и праздниках.

— Я не сказал, что вы не служите. Служите, мулло, только по-медвежьи.

— Во-первых, вы сами медведь. Во-вторых, почему это мои услуги медвежьи?

— Да хотя бы потому, что зоветесь муллой, а святых, праведных слов не знаете.

Тот из присутствующих, который несколько минут назад засомневался, что перепалка между Сангин Рамазаном и Сайфиддин Умаром кончится добром, не сдержавшись, прыснул и ткнул своего соседа локтем в бок.

— Вот видите, смеются над вами, — горделиво и победоносно произнес Сангин Рамазон.

— До сих пор никто не говорил, что я плохо знаю святое слово.

— Не в лицо, так за глаза говорят. А я… я говорю вам в лицо, потому что знаю: вы — мулло-самозванец.

— А вы, конечно, праведник, с вами нельзя спорить. Только вам и открыта истина!

— Хоть и не праведник, и не святой, а среди книг Самандара нашел Коран по-русски и изрядно поломал над ним голову, прочитал от корки до корки. Тех слов, которые вы орете во всю глотку, пугая простодушных людей страшным судом и муками ада, заставляя их умываться слезами, в этой книге нет и в помине.

— Господи, спаси и помилуй! — вскричал, схватившись за ворот своего халата, Сайфиддин Умар и обвел всех вытаращенными глазами.

Он словно бы призывал их на помощь, будто говорил им: если вы мусульмане, то заткните же наконец рот этому кофиру — безбожнику, — надо же, есть Коран по-русски! Вот до каких глупостей, святотатец, договорился! Слушайте, люди, и удивляйтесь…

— Что, не бывает? Наврал?

— Нет, дядя, правильно, — поддержал Сангин Рамазона продавец. — Четыре года назад я видел у одного учителя Коран на русском языке.

— Вот молодец! — обрадовался Сангин Рамазон и вновь повернулся к Сайфиддин Умару. — К вашему сведению, мулло, русские ученые давно уже перевели Коран с арабского языка на свой и досконально изучил его.

— Если перевели, тогда другое дело, — сказал Сайфиддин Умар, слегка покраснев. — Я думал, вы утверждаете, что у русских тоже есть Коран.

— Вот! — злорадно усмехнулся Сангин Рамазон. — Что, по-вашему, у русских нет такой книги, как наш Коран? Есть, мулло, только под другим названием.

— Я это и без вас знаю.

— А, знаете! — пренебрежительно махнул рукой Сангин Рамазон. — Не обижайтесь, но ничего вы не знаете. У вас одна забота: обирать как только можно правоверных, содрать с них побольше да разбогатеть. Других хлопот у вас и нет.

— Да-а?! — пронзил его взглядом Сайфиддин Умар.

— А то нет? — не унимался Сангин Рамазон. — Клянусь всевышним, если бы вы не боялись гнева людей, то, подумав, что вдруг завтра умрете, сегодня же сами стали бы сватом, нашли бы сколько угодно женихов и за одну ночь повыдавали замуж всех наших кишлачных девушек. Потому что любите проклятые деньги как свою душу. Да, мулло, такой уж вы человек! Вам все равно, соответствуют ваши делишки мусульманским законам и правилам или нет, — бог-то не видит! Вам бы только урвать свое, и чем больше, тем лучше. Как говорили мудрецы, пусть могила сгорит, лишь бы котел кипел. — Сангин Рамазон перевел дух и торжествующе заключил: — Теперь сами посудите, кто из нас скупердяй, я или вы.

Сайфиддин Умар, побагровев, вскочил с места, но, не зная, что делать, только испепелял Сангин Рамазона яростным взором. Потом плюхнулся на ящик и опустил голову, крепко сжав обеими руками набалдашник палки.

— Не стыдно? — вымолвил он наконец и резким сердитым жестом убрал с груди и забросил на плечо длинный конец чалмы. — Одной ногой в могиле, а все кощунствуете. Ведь вы мусульманин! Вместо того чтобы сидеть и чернить меня, позаботьтесь-ка лучше о своей душе, ведите себя, как положено вести старикам, — отпустите бороду, носите чалму, молитесь, соблюдайте пост…

— Если все дело в бороде, мулло, то и козел бы стал пророком, — насмешливо перебил Сангин Рамазон.

— Пусть я буду козлом, хоть я и старше вас. Вам и в голову не приходит, что поносить мусульманина, тем паче старика, не дозволено, это смертный грех, потому и грубите мне на людях, не стесняетесь, — кивнул Сайфиддин Умар на продавца и тех троих, развесивших уши.

— Постойте, постойте, это почему же вы старше меня?

— Быть может, скажете, я ровесник вашему сыну?

— Нет, я не скажу, что вы ровесник моему сыну. Но и не старше меня…