Три дня одной весны - [140]

— Ну, во-первых, на мой взгляд, она девушка разумная, кто бы ни увидел ее, приходят в восторг. Вообще, сосед, у Амонбека восемь детей, и все восемь удались на славу: хорошо воспитанные, умные, вежливые, порядочные — в общем, по всем статьям достойные. А потом, если у вас столько претензий, чего же не сказали самой?

— Придет время, скажу и самой. — Разнервничавшись, Сангин Рамазон быстро-быстро перебирал четки. — Вы не волнуйтесь, усто. Мы себе цену знаем, перед людьми не срамились, чтобы чего-то стесняться.

— Никто не сказал, что вы срамились, — осклабился кузнец Исхак, показав еще крепкие белые зубы, и примирительно добавил: — Давайте оставим этот разговор, лучше скажите, как ваша лошадь? По-моему, не видел вас верхом дней семь или даже десять.

— Ничего, и лошадь моя тоже хороша, — желчно ответил Сангин Рамазон, задрав полу халата, сунул четки в брючный карман и зашагал, постукивая тростью, в магазин.

Магазин находился за дальним нижним углом, напротив школы.

Снег на улице был испещрен следами машин, людей и животных, чуть потемнел и начал подтаивать. Сангин Рамазон замедлил шаг. Его новые галоши скрипели, будто стонали, жалуясь на тяжесть хозяина. Над головой то и дело проносились щебечущие стаи птиц.

«Проклятые, почуяли запах весны, опьянели. Ну и глупые же… Птица на то и птица, но что напало на этого чумазого Исхака? Прежде он не был таким, знал свой шесток. С чего же это теперь он взялся учить меня уму-разуму? Или что-то задумал против?.. Да-а, понять человека и вправду трудно. Только послушать его, а! «Скажите, как ваша лошадь?» О, какое тебе дело до моей лошади? Зависть, наверное. Кто сейчас не завистлив? Все завидуют. Ему, семь колен в роду которого в жизни не садились на лошадь, конечно же обидно. Я-то опять на коне, а он что? До вчерашнего дня ходил черным от сажи, провонял углем и горелым железом; еще вчера сгибался вчетверо, чтобы подковать моего коня. А теперь вон как заговорил: «У вас… плохая привычка…» О господи! Да кто ты такой, чтобы судить меня?!»

Сангин Рамазон вошел в магазин.

— Добро пожаловать! — первым приветствовал Сайфиддин Умар. Он сидел на ящике из-под мыла, нахохлившись как сова, — на голове большая чалма, шею втянул в чапан, под которым виднелась жилетка.

— Входите, дядя, проходите, — в голос сказали трое других посетителей, которые были помоложе и, тоже рассевшись на полных мешках и ящиках, не спеша потягивали чай.

Сангин Рамазон прошел к окну, прислонил трость к какой-то большой коробке, затем тяжело опустился на ящик рядом с Сайфиддин Умаром.

Продавец, ловкий и приветливый малый (он всегда улыбался, даже если кто и разносил его), налил в пиалу чай из большого фарфорового чайника, украшенного красными и зелеными узорами.

— Прошу, дядя…

Сангин Рамазон взял пиалу, отхлебнул глоток (чай-то холодный, а!) и обежал глазами две передние полки, уставленные разной обувью.

Сайфиддин Умар заерзал, кашлем прочистил горло, искоса посмотрел на Сангин Рамазона и вновь опустил глаза, уставившись на кончик своей палки, которую держал между ногами.

— Как ваш сосед? — спросил он спустя некоторое время, не поднимая головы.

— Какой мой сосед? — глянул Сангин Рамазон на его заросшее лицо.

— Комил. Когда он будет выдавать дочь, не знаете?

— Точно не знаю. Слышал, будто после Навруза…

— Крепко же он затянул это доброе дело, — словно бы огорчившись, пробормотал Сайфиддин Умар.

Сангин Рамазон протянул продавцу пустую пиалу и сказал:

— Подай-ка сюда те ботинки, что вчера показывал.

Продавец поставил пиалу на полку рядом с чайником и, проворно обернувшись, принес ярко-красные ботинки с высокими верхами.

— Эти были? — недоверчиво вымолвил Сангин Рамазон. Он повертел их в руках, даже подергал, точно проверяя на крепость, язычки и шнурки. — Мальчиковые, говорил, да?

— Да. Если хотите купить внуку, лучше этих не найдете.

— Они же красные, как могут быть мальчиковыми?

— Не знаю, дядя, мое дело принимать и продавать то, что дают, — засмеялся продавец. — Меня не касается ни вид, ни цвет.

Сангин Рамазон почувствовал себя уязвленным.

— Иногда нужно, мой мальчик, чтобы и тебя это касалось. Не повредит и не унизит, — сказал он и швырнул ботинки на полку. — Тоже мне вещь…

— Купите же наконец! Внук ваш еще дите, какая ему разница, красные или черные? Ногам тепло, и ладно, — сказал Сайфиддин Умар.

— Не-ет, мулло, красный цвет — девчачий. Да и потерпим немного, глядишь, завтра-послезавтра и Самандар приедет. Кто знает, может, он сам позаботился о сыне, привезет что-нибудь получше.

— Спасибо вашему отцу! — оживившись, насмешливо воскликнул Сайфиддин Умар. — Вот это другой разговор, так бы сразу и сказали, что не хотите тратиться. И правильно, зачем? Такому предусмотрительному человеку, как вы, один рубль, конечно, дороже десяти внуков.

— Решето смеялось над кувшином, что у него дыр много…

— Приятели опять заводятся, — заметил один из присутствующих.

— Кончилось бы добром, — подал голос другой.

Но ни Сангин Рамазон, ни Сайфиддин Умар не обратили внимания. Пропустив все слова мимо ушей, они уставились друг другу в глаза. У одного на голове шапка, у другого чалма, один прикоснулся рукой к своим коротко подстриженным усам, другой огладил длинную белую бороду. И на губах у обоих застыла ядовитая усмешка.