Три девицы под окном - [35]

– И замуж тебя после этого никто не возьмёт, – мстительно закончила Ася, добивая противника. – Не о моём отце речь, он и так никогда на тебе не женился бы. Но и других кавалеров как ветром сдует, это я тебе обещаю!

В трубке запиликали короткие испуганные гудки.

НЕЛЬКА

Проводя лето за городом, Нелька наблюдала за своими ровесниками – детьми дачников и юными деревенскими жителями – и начинала постепенно понимать, сколькими важными вещами была обделена в собственной семье.

Нет, девочку всегда хорошо одевали-обували и сытно кормили, заботились о её здоровье и об образовании, но не давали главного – свободы. Всё по указке, по расписанию, под бдительным руководством бабушки или мамы, шаг в сторону расценивался как побег. Она росла, как мимоза, окружённая чрезмерной опекой и слишком навязчивым вниманием. У неё не было даже велосипеда, «потому что это травмоопасно». Ей не разрешали завести кошку или собаку, «потому что от них грязь, аллергия и прочая зараза». Она никогда не разбивала коленки и локти, так как бабушка категорически запрещала активные игры во дворе – никаких догонялок, казаков-разбойников, пряток, турников, мячей и скакалок.

А здесь, на даче, детям было такое раздолье!.. Они рыбачили на ближайшем озере, а иногда даже ездили далеко, за соседнюю деревню – к реке; собирали грибы и ягоды в лесу; жгли костры вечерами и пекли в золе картошку; лазали по крышам и чердакам; возились с домашними кроликами и цыплятами; бегали в местный клуб на танцы и показы видеофильмов…

В отсутствие строгой бабушки мама ослабила узцы контроля, и девочка часто позволяла себе то, о чём в городе и заикнуться не смела. Мама вообще как-то размякла, подобрела на даче: возможно, и её тяготил неустанный надзор суровой свекрови. Здесь же она дышала полной грудью и с удовольствием занималась хозяйством: ходила к колодцу за водой, пекла пироги с вишней и яблоками, лепила вареники, покупала молоко, сметану и творог у местных жителей… Отец был по уши в своей диссертации и выныривал на поверхность лишь для того, чтобы сделать перерыв на еду или сон. Однако мама, по её собственному признанию, впервые поняла, что карьера – не главное в жизни, и простые деревенские радости приносили ей сейчас куда больше удовлетворения, чем наука.

Нелька бегала по саду босоногая и растрёпанная, срывала сливы с куста, подбирала с земли осыпавшиеся яблоки и с удовольствием кусала их прямо немытыми, а огрызки швыряла через забор. Она обожала торчать на чердаке, перерывая скопившуюся там хозяйскую рухлядь – истрёпанные фотоальбомы, книги, журналы – и вдыхая запах старых тулупов и валенок, который смешивался с ароматом сушёных грибов и яблок.

Девочка также потихоньку вливалась в местную тусовку. Здесь никто не воспринимал её гадким утёнком. Многие из деревенских ребят тоже были конопатыми, а тот факт, что Нелька живёт аж в самой Москве, да к тому же является дочкой «учёных», вызывал к ней огромное уважение. Все великодушно разрешали ей кататься на своих исцарапанных и помятых велосипедах, наперебой звали с собой на озеро и учили плавать в лягушатнике самостоятельно, без резинового круга. Мама благосклонно отпускала её с ребятами, только просила быть внимательнее на воде. Впрочем, озерцо было настолько мелким, что утонуть в нём представлялось весьма затруднительным даже для тех, кто не умел плавать, как Нелька.

«Как же хорошо без бабушки!» – снова и снова приходило в голову девочке, и она уже даже перестала терзаться муками совести за свои преступные мысли. Уж конечно, старуха не позволила бы ей купаться в грязном илистом озере, а к деревенским сорвиголовам и близко не подпустила бы, чтобы внучка не подцепила от них каких-нибудь глистов.

Каждый день Нелька с ужасом смотрела на отрывной календарь, безжалостно демонстрирующий, что до конца райской жизни остаётся всё меньше и меньше времени. Она спешила набраться как можно больше впечатлений, глотала их жадно, взахлёб – чтобы запаса воспоминаний хватило на целый следующий год. Жаль, что нельзя было законсервировать краски этого лета, его вкусы и запахи, как Ритина бабушка консервирует овощи и фрукты с «фазенды» в нескончаемых стеклянных банках…

К концу августа торкнуло, что называется, даже отца. Все эти недели он упорно работал, не поднимая головы от письменного стола, в комнате, служившей ему кабинетом, и совершенно не обращал внимания на то, что происходит вне его научного кокона. Мама трижды в день молча подавала ему на подносе еду и, не осмеливаясь беспокоить и отвлекать посторонними разговорами, на цыпочках удалялась из кабинета, плотно прикрыв за собою дверь.

И вот в одно чудесное утро, когда солнце светило ещё по-летнему ярко, но уже не так беспощадно, как в предыдущем месяце, он вдруг появился на веранде, где Нелька с мамой пили чай. Каким-то новым, наивно-удивлённым взглядом он окинул золотистый пузатый самовар на столе, миску густых деревенских сливок, тарелку малины, блюдо с поджаристыми блинами… Эта идиллия, по-видимому, пробрала его не на шутку. Он от души, до хруста в мышцах, потянулся и воскликнул с блаженной улыбкой: