Три блудных сына - [33]

– Ты гетман или огородник? Чем тебя привлекла эта несчастная дыня? Конечно, он даст бой, но где? Какие крепости нам брать неизбежно?

– Смоленск…

– Вот! – король поставил на карту «туру», на Руси именуемую ладьей. – Если его хорошенько укрепить, прислать отборные силы, добавить артиллерии… кстати, она у московитов совсем неплохая… Да еще воеводу толкового… они остались у Ивана, не всех еще передушил?

– Хворостинин, Скопин, Нагой…

– Ну вот… сколько Смоленск продержится?

– Месяца три, не больше.

– А больше и не надо. Кровью умоемся, добычи – никакой, зимуем на головешках. Наемники уйдут, а дальше… военное счастье переменчиво!

– Но ведь нет же сил у Ивана, нет!

– Так не бывает, чтобы в своей стране уж совсем ничего не было – сколько-нибудь да наскребет. Слышал, он к английской старухе сватается?

– Теперь уже не к ней, а к племяннице.

– А нам их родство будет безразлично, когда английские вымпелы у наших берегов появятся!

– Не пойдут англичане драться за вампира московского, не пойдут!

– За вампира не пойдут, а вот за денежные интересы Московской Торговой Компании – могут.

– Так что же нам делать, повелитель? – слово «повелитель» Замойский произносил на латыни – «император».

– Прежде всего, не колоть переспевшую дыню. Нам нужна сильная каменная крепость, где можно разместить армию. Это – гарантия против перемен военного счастья. Из крепости можно делать вылазки и рейды глубоко в тыл Московиту и уничтожать последние остатки его сил. Год, два – неважно, только обязательно надо дождаться момента, когда наносимые нами раны и кровоточить перестанут. Труп! И вот тогда, и только тогда, – мы заберем все.

– Как… все? – оторопел гетман.

– Тебе нравится название: «Воеводство Московское Речи Посполитой»?

– Ты, – Замойский даже задохнулся от восторга, – ты великий человек!

– Пока еще нет, – вяло усмехнулся король, – но могу им стать. На карту поставлено гораздо больше, чем интересы нашей короны. Скажи, сколько независимых держав исповедуют греческую ортодоксальную схизму[122]? Не напрягай лоб, тебе это не идет, я сам скажу: только одна – Московия. Если мы ее сокрушим и освободим от тирании кровожадного упыря, если объявим веротерпимость и разрешим братьям-иезуитам свободно открывать свои колледжи…

– Дни схизмы будут сочтены!

– Не преувеличивай. Среди моих подданных тоже много диссидентов-схизматиков; они духовно подпитываются из Московии. Скажем так: позиции схизмы будут подорваны, и она постепенно превратится в безобидную секту наподобие Моравских Братьев. К Вящей Славе Господней!

– К Вящей Славе Господней! – гетман благоговейно прошептал девиз ордена, в котором они с королем состояли еще с университетской скамьи. Замойского так покорило величие замыслов невзрачного больного человека, стоявшего перед ним, что гнилостный запах из королевского рта почти не замечался.

– Мне бы сейчас глубокую разведку при московском дворе, – шумно вздохнул король, отчего мерзкий запах волнами пошел по комнате. – Или знатного перебежчика… Что-то их нет последнее время.

– Есть перебежчик! – стукнул себя по лбу коронный гетман. – Родственник самого Малюты, чтоб ему в пекле жарче было! Уж неделю как под стражей у меня сидит…

– Аби круцем![123] Так что же ты! – взвизгнул Баторий, и во взгляде воспитанного и образованного короля ясно читались все те выражения, что никак не подобает произносить вслух человеку воспитанному и образованному.

* * *

Давид Бельский почти не вслушивался в речь короля, он ждал перевода.

– Ласло, переводи.

– Я Иштван, ваше величество. Ласло на польский переводит.

– Неважно. Переводи.

Потомок побочной ветви славного венгерского рода Ракоци обиженно хмыкнул, но перевел:

– Ты не предатель, ты воспользовался старинным правом русского рыцарства на переход от дурного сеньора к хорошему. На моей службе много русских, твоих единоверцев, и я доволен ими. Послужи и ты, будь верен – и не пожалеешь. Благородное шляхетство Речи Посполитой пользуется правами и священными привилегиями, которые никто не может отнять. Ваш царь, как я слышал, называет бояр своими холопами и может выпороть любого?

– Выпороть, отобрать имущество, убить – в любой миг, как захочет, – угрюмо ответил Бельский.

Баторий подавил завистливый вздох и с приветливой ласковостью сказал:

– У нас тебя никто не тронет; за измену, конечно, казнят, но только по приговору суда равных. Жалую тебя…

Дальше пошел перечень никому не известных названий; наверняка, пески да болота, а население – комары да лягушки. Бельский поклонился в пояс и принялся усиленно благодарить за милость. Благосклонно выслушав его слова, Баторий подвел боярина к карте и спросил, понимает ли он, что на ней изображено. Бельский показал и назвал основные ориентиры, стараясь дышать в сторону.

– Скажите, пан Бельский, хорошо ли царь укрепил Смоленск? – прямо спросил король.

– Куда там! Хорошо укрепить – это старые стены сносить надо, да новые строить. Говорил я ему, только он не слушал…

– А моя разведка доносит, что земляные работы там ведутся.

– Конечно! Вы ведь на Москву через Смоленск пойдете, этого только слепой не увидит, а Иван не слепой. Сволок в Смоленск все, что стреляет, войск лучших нагнал! Даже с Дикого Поля людей снял; сунутся крымчаки – остановить нечем.